Македонский Лев - [170]

Тамис подошла к Пармениону. — Беги, я их задержу, — прокричала она.

— Я не могу оставить тебя одну против них.

— БЕГИ! — крикнула она. — Огонь души младенца — важнее всего.

Лишь на мгновение он смешался, затем повернулся и побежал. Всадники помчались на жрицу, и ее руки взметнулись, выпустив белый огонь, побежавший через Пропасть и сбивший четырех демонов с их скакунов. Остальные поскакали дальше, рассыпавшись, чтобы проскочить мимо Тамис. Молния вырвалась снова, пробив первый ряд, и давно уже мертвые кони рассыпались, гремя костями, на мелкие кусочки.

Два всадника наскочили на жрицу. Первого она прикончила ударом светового копья, но меч второго пронзил ее в грудь, выглянув из спины и выпустив свет на ее одежды. Тамис споткнулась — но не упала. Сбив всадника с седла, она полуобернулась и увидела, что Парменион и Аристотель почти достигли прохода.

Не обращая больше внимания на умирающую женщину, всадники галопом устремились за беглецами. Тамис повалилась в пыль, ее сознание растекалось. Она вновь увидела свою первую смерть, вновь почувствовала ту горечь и боль. Ее душа отлетела в самый дальний край Пустоты, затерянный и одинокий. Там ее и нашли приспешники Кадмилоса, заковали в огненные оковы и призвали Воронов Смерти терзать ее духовную плоть. В своем отчаянии она была не в силах сражаться с ними.

Взявшись за рукоять огненного меча, она вытащила его из своего тела, положила его рядом.

Так много ошибок, Тамис, укорила она себя. Но теперь, наконец, ты их, кажется, искупила. Далеко впереди она увидела, как пламя души достигает Врат Элизиума. Всадники Аида остановились на некотором расстоянии, неспособные пересечь границу перед вратами без надлежащих приказаний.

Теперь дело за тобой, Парменион, сынок, подумала она. А я — несмотря на все свои ошибки — хорошо подготовила тебя.

На последней мысли она покорилась своей второй, и последней, смерти.

***

Врата были высечены из сверкающего черного камня — высотой в три человеческих роста и шириной в десять. За ними зеленели поля, цвели деревья, белели снежными вершинами высокие горы и голубели небеса, полные надежды. Парменион прошел было туда, дабы оставить позади серый, бездушный ужас Пустоты.

Но перед вратами стояли два стража.

— Ты не пройдешь, — сказал первый из них.

Парменион подошел к нему. На страже были устаревшие доспехи, нагрудник был позолочен, бронзовый щит — огромен и имел овальную форму, а шлем был с забралом и красным гребнем. Через забрало можно было рассмотреть только его синие глаза.

Парменион поднял пламя. — Это душа нерождившегося младенца. Повелитель Хаоса желает явиться в мир живых, украв его жизнь и его тело.

— Мир живых ничего не значит для нас, — сказал второй страж.

— Неужели за воротами нет никого, к кому мы могли бы воззвать? — вставил Аристотель.

— Здесь нет преклонения власти, — сказал второй. — Слово здесь — абсолютно. Только души умерших героев могут перейти через эти ворота, и мы можем опознать их по звезде, светящейся у них во лбу.

Парменион услышал движение у себя за спиной и обернулся. Всадники снова двинулись вперед, а за ними огромная армия демонов заполнила устье прохода.

— Возьмите хотябы огонь души, — убеждал Аристотель стражей.

— Не можем. Он из мира живых… как и ты.

Подойдя к ближайшему валуну, Парменион раскрыл ладонь, выпуская пламя из руки. Белый свет устремился к скале, оставляя в спартанце нестерпимое чувство потери. Он выхватил меч и, проигнорировав стражей, встал в центре прохода.

— Постой! — крикнул первый часовой. — Как к тебе попал этот клинок?

— Когда-то он принадлежал мне при жизни, — ответил Парменион.

— Я спросил, как он попал к тебе?

— Я выиграл его на Командирских Играх. Когда-то им владел величайший герой моего города — Царю-Меченосцу, Леониду. Он погиб больше века назад, обороняя проход в Фермопильском ущелье против персидских захватчиков.

— Целый век? Так много лет прошло? Так значит, ты спартанец?

— Да.

— Тогда ты не будешь один, — сказал человек, выйдя из ворот и заняв позицию слева от Пармениона.

— Иди обратно, — произнес Парменион, не отрывая взгляда от орды, которая собиралась впереди. — Достаточно будет и одной напрасной смерти. Второй меч не изменит этого.

Часовой расхозотался. — Мечей больше, чем два, брат, — сказал он. — Болей сейчас приведет остальных. — Едва он так сказал, позади них послышались марширующие шаги, и триста воинов в полном вооружении появились в проходе, образовав три боевых линии.

— Почему ты делаешь это ради меня? — спросил Парменион.

— Потому что ты держишь в руках мой меч, — ответил легендарный Царь-Меченосец, — и потому что ты спартанец. А теперь отойди назад со своим другом и этим огоньком. Демоны не пройдут, пока мы живы.

Врата за ними исчезли, оставив только отвесную стену, черную и непроницаемую.

***

— У тебя, похоже, могучие друзья, — заметил Аристотель, взяв Пармениона за руку и отведя его назад, туда, где на камнях покоился огненный шарик.

Спартанец был все еще ошеломлен. — Да ведь это же…

— Да, знаю, это — Леонид, Царь-Меченосец. Люди с ним — это герои, погибшие при Фермопилах, и они ставят на кон свое вечное посмертное существование ради тебя, Парменион. Это поразительная мысль. Но спартанцы всегда были людьми со странностями.