Мак и его мытарства - [34]
Нежданными тропами я свернул к Осане, но сейчас возвращаюсь к прежней загадке: каким образом тридцать лет назад Санчес описал жизнь юной Кармен, загадке, разгаданной легко и просто, едва лишь Кармен вернулась домой через полчаса после того, как я увидел ее у дверей кондитерской. В ответ на мой настойчивый вопрос, заданный слегка подрагивающим голосом, она с полным самообладанием сообщила, что Санчес в самом деле сочинил этот рассказ тридцать лет назад, вдохновившись перипетиями ее жизни в ранней юности, хотя и добавил толику «воображаемой жизни» в части, касающейся покойного зануды и иных незначимых слащавых подробностей.
Так или иначе, но в свете вновь открывшихся обстоятельств я на весь остаток вчерашнего дня, включая и утро сегодняшнего, впал в растерянность и смятение. Каким образом попала она именно в ту книгу, которую я собирался переписать и улучшить?
Как сейчас помню вчерашнюю сцену, когда я немедленно по возвращении Кармен домой спросил ее, была ли она у «Карсона».
– Я оттуда и иду, – ответствовала она. – Пирожных вот принесла, не видишь?
– Ты встретилась там с кем-нибудь?
Сбитая с толку этим вопросом, она ответила не сразу:
– Нет… А что?
Именно тогда я сказал, что как ни трудно в это поверить, я только что прочитал рассказ Андера Санчеса о ней.
– Да ну? – удивилась она.
И, не дрогнув ни единым мускулом, рассказала мне, что в преамбуле всей этой истории несколько дней была возлюбленной Санчеса и было это до нашего знакомства, однажды летом, затерянным во тьме времен: и молодой в ту пору Санчес впоследствии сочинил об этом рассказ, выдумав ужасного мужа из Олота и вдобавок умертвив его, Кармен же якобы решила не придавать этому никакого значения, потому что, как мне наверняка известно, «литература – дура, сболтнет – недорого возьмет».
– А Санчеса не было в кондитерской? – спросил я.
– Ты что, камеры там повесил?
– Просто я видел, как он входил туда, только и всего.
Она посмотрела на меня так, словно сомневалась, в здравом ли я уме. Потом пожала плечами, выказав полнейшее безразличие по поводу моих инсинуаций.
– Тебе бы заняться чем-нибудь… – сказала она чуть погодя. – Так нельзя: ты постоянно словно в каком-то тумане. И потом, Мак, с тех пор прошло довольно много времени. Три декады, мне кажется. Я говорю «декады», чтобы ты лучше понял, что ворошишь старье. Декады! Декады!
Ее отношения с Санчесом, принялась повествовать она, – это, если коротко, ошибка молодости, один из многочисленных романов, которые она в то время крутила, ни слова мне не сказав потом, ибо всегда считала ненужным раздувать угасшее пламя маленьких страстей, ворошить пепел стольких банальных историй. Санчеса она иногда встречала в нашем квартале много лет спустя. Да, видела то в супермаркете, то в «Тендер-баре», то на террасе «Балтимора», то в кондитерской «Карсон», где он с доводящей до бешенства обстоятельностью покупал профитроли, то в баре «Трено», то в корейском ресторане, то в баре «Конго», то в ювелирном магазине братьев Ферре, то в кинотеатре «Калигари», то возле манекена в швейном ателье, то в парикмахерской «Рос», то в ресторане «Вена», то возле кассы на улице Вильяроэль, то в цветочном магазине сеньоры Лижии и т.д. Поскольку она бывает на улице в три раза больше, чем я, то и видит Санчеса чаще, вот и все. И даже не окликала его и не здоровалась, потому что он нес себя как божество и еще потому, что то лето осталось очень далеко позади.
В ответ на мой недоверчивый взгляд Кармен метнула в меня свой – с такой, почти злобной решительностью, что я похолодел. Несколько мгновений мы оба молчали, и я помню, что тишину нарушало томительное тиканье часов обычно неслышное. Тут Кармен понадобилось узнать, зачем я читаю книгу Санчеса, если мне столько раз твердили, что она из рук вон плоха, как, впрочем, и все остальное, им написанное: так говорит Ана Тёрнер.
– Это Ана Тёрнер тебе сказала?
– Не уводи разговор в сторону.
И спросила, как же мне удалось узнать ее в героине этого рассказа? Поскольку вопрос был идиотским, а ответ очевидным, мне показалось, что это она хотела увести разговор в сторону. Ей это не удалось. Судя по всему, сказал я, ты не помнишь, что там, помимо прочих подробностей, перечислены поименно все твои поклонники. Да, это так, согласилась она. А кроме того, продолжал я, там есть фрагмент, где Вальтер, пытаясь в письме подруге передать цвет моря, на самом деле описывает твои глаза.
Мне оставалось только прочитать этот кусок: «Как объяснить тебе эту неистовую морскую синеву? Это цвет сапфира, но сапфира живого; это цвет ее глаз – прозрачных, но непроницаемых, глаз, где заключена чистота одновременно кристальная и очень плотная, глаз веселых и живых, единственных под этим бледно-голубым небом, подернутым дымкой».
Это странно, однако минуту назад, переписывая этот отрывок о сапфировых глазах, я почувствовал нечто неожиданное и не поддающееся рациональному осмыслению и снова влюбился в нее, как в первые годы.
Управляем ли мы своей судьбой или нами управляют невидимые силы? Так спросил я себя, слыша меж тем, что Кармен направилась на кухню, наверняка готовить обед. Я слышу, как удаляются в коридоре ее шаги, и вспоминаю еще один отрывок из рассказа:
Энрике Вила-Матас – один из самых известных испанских писателей. Его проза настолько необычна и оригинальна, что любое сравнение – а сравнивали Вила-Матаса и с Джойсом, и с Беккетом, и с Набоковым – не даст полного представления о его творчестве.Автор переносит нас в Дублин, город, где происходило действие «Улисса», аллюзиями на который полна «Дублинеска». Это книга-игра, книга-мозаика, изящная и стилистически совершенная. Читать ее – истинное наслаждение для книжных гурманов.
Энрике Вила-Матас не случайно стал культовым автором не только в Испании, но и за ее границами, и удостоен многих престижных национальных и зарубежных литературных наград, в том числе премии Медичи, одной из самых авторитетных в Европе. «Странные» герои «странных» историй Вила-Матаса живут среди нас своей особой жизнью, поражая смелым и оригинальным взглядом на этот мир. «Такая вот странная жизнь» – роман о человеке, который решил взбунтоваться против мира привычных и комфортных условностей. О человеке, который хочет быть самим собой, писать, что пишется, и без оглядки любить взбалмошную красавицу – женщину его мечты.
Энрике Вила-Матас родился в Барселоне, но молодость провел в Париже, куда уехал «вдогонку за тенью Хемингуэя». Там oн попал под опеку знаменитой Маргерит Дюрас, которая увидела в нем будущего мастера и почти силой заставила писать. Сегодня Вила-Матас – один из самых оригинальных и даже эксцентричных испанских писателей. В обширной коллекции его литературных премий – премия им. Ромуло Гальегоса, которую называют «испаноязычной нобелевкой», Национальная премия критики, авторитетнейшая французская «Премия Медичи».«Бартлби и компания» – это и роман, и обильно документированное эссе, где речь идет о писателях, по той или иной причине бросивших писать.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.