Махтумкули - [35]
И все же военная сумятица угомонилась. Кто победил, кто остался в накладе — об этом можно было гадать и спорить. Но в Хиву снова стали стекаться караваны.
Почти полмесяца провалялся Махтумкули в постели, крепко простудившись на исходе зимы. Если бы не искусство Нуры Казима, болезнь могла затянуться. Но лекарь был опытен и заботлив, больной молод, и наконец пошло на поправку.
Все время — и во сне, и когда бредил от высокой температуры — видел Менгли, слышал ее голос, рушились скалы, надо было бежать и спасать то любимую, то брата. Это были тягостные видения, но тоска, которую они несли с собой, была желанной тоской. И едва Махтумкули немного оправился, его сразу же потянуло к перу:
Он очень ждал первого каравана из Гургена. И наконец дождался.
— Поздравляю! — порадовал Нуретдин. — Ваши прибыли!
Махтумкули засуетился — надо бежать, узнавать, что за это долгое время произошло в Хаджиговшане. Но его опередил Нурджан, поспешивший к другу, едва лишь караван начал развьючиваться.
Они обнялись и прослезились от избытка чувств.
— Когда приехали?
— Только что.
— Ну-ка, проходи, садись, сейчас чай поставлю.
Хлопоты о чае и угощении перехватил Нуретдин:
— Я сам. Разговаривайте.
По-стариковски тяжело усаживался Нурджан. Нехорошее у него было лицо, тусклое, сразу понятно, что добрых вестей не жди. Но Махтумкули и не ждал их. После тех новостей, что принес неведомый земляк Шейдаи, ждать хорошего не приходилось. Однако и торопить односельчанина тоже не следовало. Ведь пока не знаешь наверняка, все кажется, будто ничего еще не произошло, будто все еще поправимо.
Нурджан долго копался за пазухой — было такое впечатление, будто ищет что-то на ощупь, будто из многого выбрать старается что-то одно.
— Вот… письмо тебе отец написал… Прочти, не заставляй меня говорить.
Начало было зловещим. Махтумкули уже подготовил себя к тому, что новости будут невеселыми, но того, что написал отец, он не ожидал: это было удручающе тяжело. Он читал и перечитывал, а в сердце впилась зубами крыса и терзала его. "Так и умереть можно", — равнодушно подумал Махтумкули, еще не зная всей полноты новостей, ибо кое о чем отец писал вскользь, без подробностей, обходя острые углы, кое о чем умалчивал. Но остроты хватало и без того. Дробной мурашиной вереницей бежала вязь арабских строк, вдруг теряя свой смысл — надо было напрягать сознание, чтобы постичь прочитанное, — листок письма трепетал в руке, словно под ветром был, спазма стискивала горло.
— Какое несчастье! — поднял Махтумкули на Нурджана тоскующий взгляд.
Нурджан заплакал, некрасиво кривясь и отирая глаза рукавом халата, по-детски всхлипывая. И по щекам Махтумкули текли слезы — щекотные, едкие, не приносящие облегчения.
Шумно вошли Шейдаи и Магрупи — и сразу притихли. Они, зная нетерпение друга, тоже рыскали по караван-сараям, чтобы первыми порадовать Махтумкули, и сейчас спешили сообщить о прибывшем из Гургена караване, не подозревая, что их уже опередил проворный Нурджан.
Махтумкули представил им Нурджана, протянул письмо отца.
— Читайте.
Первым прочитал Шейдаи, погрыз кончик уса, передал листок Магрупи. Тот тоже прочитал, нахмурился.
— Не отчаивайся, Махтумкули. Слухи это только слухи, даже если их очевидец принес, а в этом деле, насколько я понимаю, настоящих очевидцев нет. Мы здесь горюем, а Човдур-хан пробился сквозь засаду и блаженствует себе в Кандагаре. Столько отважных джигитов! Да разве они дадут себя в обиду?
Магрупи понимал, что утешения его беспомощны. Понимал это и Махтумкули, но все равно был признателен другу за поддержку. Конечно, слезами тут не поможешь, хоть выплачь сразу весь свой назначенный от природы запас. Мог пробиться Човдур-хан, никто не спорит. Мог жить в Кандагаре. Но он был обязан дать о себе знать — не на прогулку послали, с официальным поручением послали. А если молчит, значит, большая беда случилась. Двое живых остались на поле боя, после долгих мытарств и скитаний добрались до дома. Их рассказ был настолько неопределенен, что в ущелье, к месту битвы, на поиски оставшихся джигитов послали хаджиговшанцы новый отряд под начальством Мамедсапы. Он тоже как в воду канул.
О самом худшем думать не хотелось. Теплилась надежда, что в плен попали. Радости в плену мало, но хоть живы, судьба в дальнейшем улыбнуться может. Хотелось поподробнее расспросить о Менгли, да сдерживала мысль, что на фоне общего большого горя такие расспросы показались бы мелкими и никчемными — и Махтумкули сдерживался.
Он не стал пить заваренный Нуретдином чай, а вместе с Нурджаном ушел в караван-сарай купца Хайруллы, к землякам. Вернулся оттуда с твердым намерением через неделю уехать в Гурген.
Хлопотны были последние дни, насыщенные сборами и переживаниями. Многие приходили с выражением своего участия. Даже Бабаджан-ахун пригласил к себе, долго и проникновенно толковал о благе смирения, утешал. А на следующий день, собрав всех преподавателей, вручил Махтумкули скрепленное печатью свидетельство об успешном окончании медресе. В этом не было снисходительности или уступки обстоятельствам. Махтумкули действительно был не только одним из лучших учащихся, но и сам, случалось, выступал в роли учителя. Особенно по шариату, который вел мулла Ибрагим — человек старый, часто хворающий.
Классик туркменской литературы Махтумкули оставил после себя богатейшее поэтическое наследство. Поэт-патриот не только воспевал свою Родину, но и прилагал много усилий для объединения туркменских племен в борьбе против иноземных захватчиков.Роман Клыча Кулиева «Суровые дни» написан на эту волнующую тему. На русский язык он переведен с туркменского по изданию: «Суровые дни», 1965 г.Книга отредактирована на общественных началах Ю. БЕЛОВЫМ.
В романе К. Кулиева «Черный караван» показана революционная борьба в Средней Азии в 1918–1919 годах.
Совсем недавно русский читатель познакомился с историческим романом Клыча Кулиева «Суровые дни», в котором автор обращается к нелёгкому прошлому своей родины, раскрывает волнующие страницы жизни великого туркменского поэта Махтумкули. И вот теперь — встреча с героями новой книги Клыча Кулиева: на этот раз с героями романа «Непокорный алжирец».В этом своём произведении Клыч Кулиев — дипломат в прошлом — пишет о событиях, очевидцем которых был он сам, рассказывает о героической борьбе алжирского народа против иноземных колонизаторов и о сложной судьбе одного из сыновей этого народа — талантливого и честного доктора Решида.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.