Махтумкули - [136]

— Спасибо вам за все, Махтумкули-ага! — растроганно сказал Тархан. — Никогда не забуду вас. Умирать стану — на забуду!

— Ты не скоро умрешь, сынок, — ласково улыбнулся Махтумкули. — Ты еще поборешься с роком и поставишь его на колени. Но хочу, чтобы ты запомнил: кто засучил рукава для смертельной схватки, тот должен забыть о смерти, ибо каждая мысль о ней — это камень, который ты сам бросаешь себе под ноги.

— Запомню, Махтумкули-ага!.. Если разрешите, я пойду…

— Иди — и будь счастлив!

Тархан вышел из кибитки Махтумкули таким возбужденным, бодрым и уверенным, словно ему только что подарили еще одну жизнь. Он шел с высоко поднятой головой и просил солнце, чтобы оно поскорее улеглось на покой в свое каменистое горное ложе, чтобы побыстрее наступила тьма, в которой он сделает первый шаг по пути единоборства со своей неласковой судьбой.

Дойдя до кибиток Адна-сердара, Тархан остановился в раздумье, чем бы занять время до темноты. Из средней кибитки выбежала маленькая девочка со смешными косичками, та самая, что давеча жаловалась Лейле на своего братишку, и с разбегу уцепилась за полу халата Тархана.

— Иди скорее! Тебя бабушка зовет!

Тархан присел, легонько сжал пальцами крепкие налитые щечки девочки.

— Какая такая бабушка?

— Моя бабушка!

— Так, может, она тебя зовет, а не меня?

— Тебя зовет! Тебя!

— А ну, пойдем, спросим ее!

— Сам иди! А я играть буду!

Девочка вывернулась и убежала, а Тархан, недоумевая, зачем это он понадобился Садап, пошел к кибитке.

Садап сидела в посудном углу и перетирала пиалы и чайники. Она знала, что разговор будет неприятным и заранее готовилась к этому. Последние дни ее особенно выводили себя независимое поведение Тархана и его дерзкий тон. Она готова была выгнать его на все четыре стороны, но боялась, так как знала, что сердар высоко ценит этого нукера и порой сам старается не замечать его неуживчивого характера, спускает ему то, что никогда не спустил бы другому. Поэтому ей только и оставалось, что яростно плеваться и шипеть: "Ну, погоди, ушибленный богом, ну, погоди…" Что "погоди", она и сама не знала, но это успокаивало немного.

Когда Тархан переступил порог, она ехидно сказала:

— Больной человек, а шляется по всему селу!

— На своих ногах шляюсь, не на чужих! — как всегда резко ответил Тархан, усаживаясь. — Может, вы меня, как Ивана, хотите заковать в кандалы? Так я не раб! Не нравится — заплатите мне, и я уйду. Что-что, а уж батраком-то везде устроюсь.

"Ну, и скатертью дорога!" — чуть не вырвалось у Садап, но она переборола себя и только насмешливо посочувствовала:

— Значит, болеешь, бедняжка?

— Нет! Здоровее меня в ауле не найдешь!

— Что ж ты тогда притворяешься?

— Испытали бы вы хоть десятую часть того, что мне пришлось, посмотрел бы я, кто притворяется!.. Сколько дней пиалу чая спокойно выпить не могу! Я ведь тоже человек, тетушка!

— Разве? — сделала удивленные глаза Садап, но тут же спохватилась и добавила примирительным тоном: — Что ж ты по-человечески сказать не мог, что, мол, устал, и все такое?..

Садап боялась, что Тархан, вдруг рассердится и уйдет. Она позвала его с намерением выведать правду про Лейлу. Вряд ли сердар мог приказать привезти наложницу в Астрабад. Он ведь из-за нее семью совсем забыл, честь последнюю теряет — и вдруг такое… Нет, что-то здесь не так! Уж не сам ли Тархан, пользуясь отсутствием сердара, собирается опозорить его ложе? Недаром он из Гапланлы вместе с этой потаскухой вернулся и защищать ее пытался… Да, да, на голом камне и трава не растет — ясно, что задумал недоброе! Конечно, будь на то воля Садап, она не задумалась бы избавиться от Лейлы, но ее страшил гнев сердара. К тому же она все-таки старшая жена и обязана блюсти честь дома, особенно в отсутствие хозяина.

— Я пойду! — сказал Тархан.

— Погоди, куда торопишься? — удержала его Садап.

— Ай, если у вас больше нечего сказать…

— Есть что сказать! Почему нечего? Ты вот Илли-хану объяснил, что отец велел привести к нему Лейлу, — так ли это?

— Да, велел.

— А зачем она понадобилась ему?

— Откуда мне знать! Он велел передать — я передал. Остальное дело ваше…

— Ты же говорил, будто хаким требует?

— Говорил!.. Родственники ее нашлись!

— Бе, откуда могут быть родственники у бесстыдницы, ночующей с кем попало?

Ярость ударила Тархану в голову. Он с ненавистью глянул на Садап и срывающимся голосом произнес:

— Знаете что, тетя… Вам, видно, жизнь не в жизнь, пока грязью не обольете кого-нибудь!..

Садап усмехнулась, но, притворяясь удивленной, сказала:

— А что, разве не так? Может ли быть порядочность в наложнице, привезенной поперек седла? Пойди вон в Карабалкан к Овезберды-хану, спроси там — кто только не спал с ней до сердара!

— Кончайте, тетушка! — не выдержав, крикнул Тархан и выскочил, с силой хлопнув дверью.

Некоторое время Садап удовлетворенно хихикала, сидя на корточках. На лице ее было такое выражение, как у картежника, которому неожиданно повезло в игре.

— Так-так, — бормотала она, глядя на дверь, — не зря у меня сегодня целый день сердце билось. Ха, таких плутов, как ты, я мигом обведу вокруг пальца…

Она посидела еще немного и направилась в кибитку к Лейле.