Махно. Полковая казна - [80]

Вот в таком состоянии, вызванных увиденным в лагере, и встречей старого знакомого, я возвращался в расположение медсанбата. Там продолжал лечение прокурор Никеенко. Маршрут проходил по дороге № 6, и в целом занимал чуть более двух часов. Проезжая через Крушовице, уже на окраине города, я увидел, как от одного из домов, бежит полураздетая девушка. Платье на ней было разорвана, волосы были растрепаны, и она не переставая просила о помощи,

– Hilf mir (помогите мне) – кричала она.

– Was ist passsier? (Что случилось?), – спросил я.

– Betrunkene Russin will mich vergewaltigen (пьяный русский хочет меня изнасиловать), – почти рыдая прокричала она.

– Hab kaine Angs (не бойся) – попытался я ее успокоить.

И в этот момент я увидел, как из дома выбегает мужчина, одетый только в сапоги и трусы. В руке он держал пистолет и размахивал им.

По всему было видно, что человек этот смертельно пьян.

Заплетающимся языком, он кричал,

– Держи эту немецкую сучку – .

Отдавать на растерзание этому безумцу беззащитную девушку, абсолютно не представлялось возможным, и я попытался утихомирить этого пьянчугу словами. Но он взбесился и, направив на меня пистолет, выстрелил. Моментально среагировав, я присев, ушел вправо, перекувыркнулся, и оказался прямо перед ним. От него разило, как из отхожего места. Я коротким ударом в кадык, отправил его в глубокий нокаут, и пока он падал, я успел вырвать из его руки пистолет. А из дома, по направлению к нам бежали два офицера с пистолетами в руках.

– Руки вверх, оружие на землю, – кричал один из них.

Другой кричал,

– На землю, лицом вниз – .

Я не стал геройствовать, и положив ТТ, лег на землю и раскинул руки.

– Кто такой, документы, – прокричал мне в ухо капитан, с малиновыми петлицами войск МГБ.

– Старшина Мехненко, ординарец прокурора 54 стрелковой дивизии, полковника юстиции Никеенко, – доложил я.

– Встать. Документы, – скомандовал все тот же капитан.

Я достал документы и передал их капитану. Тот внимательно изучил документы и вернул их мне.

– Что ты тут делаешь, и куда направляешься, – уже более дружелюбно проговорил он.

Я рассказал, по какому вопросу был в Карловых Варах и, возвращаюсь в расположение части.

– В общем, так, старшина, давай езжай в свою часть, и моли Бога, что бы наш шеф не вспомнил об этом происшествии.

– Ты, капитан, хоть намекни, куда я влип —, спросил я.

– Личный порученец Абакумова. Больше тебе знать не положено, – вполголоса сказал капитан.

– А с девчонкой что будет? – серьезно спросил я.

– Да хоть себе забери, – сказал капитан, и они со вторым офицером, поволокли безвольное тело порученца обратно в дом.

– Куда тебя отвезти, – спросил я по-немецки, и она сквозь слезы ответила,

– В Кладно, – сказала девушка.

Это было мне по пути. Через полчаса мы были в Кладно, я высадил ее там, где она указала. На прощанье она сказала, что ее зовут Ганка. Я пожелал ей, что бы берегла себя, и уехал.

Остаток пути я проехал без происшествий. По прибытии доложил прокурору общую обстановку, увиденную в лагере.

– Я уже в курсе. Весь госпиталь на ушах. Принимают военнопленных. Да, досталось им, не позавидуешь, – задумчиво проговорил он.

– Представь, нам каждого из них придется допросить, а потом все они отправятся в лагеря. Согласно, Приказа Ставки Верховного Главнокомандующего от 16 августа 1941 года № 270, все они считаются дезертирами, – тихо проговорил прокурор.

Следующее утро встретило меня ударом сапога в живот, отчего я слетел с кровати. Не успел я сообразить, что произошло, как с двух сторон начал получать болезненные пинки ногами, обутыми в сапоги, в разные части тела.

– Отставить, – услышал я голос прокурора, который буквально рассвирепел от такого обращения ко мне.

– Товарищ майор госбезопасности, отдайте приказ вашим подчиненным о прекращении противоправных действий против арестованного, – еле сдерживая себя прорычал Никеенко, – Я не позволю применять силовые меры воздействия в отношении арестованного, – закончил он.

Ответа не последовало, а меня подхватили под руки и поволокли на выход, два МГБшника.

Мой мозг кипел, от всевозможных умозаключений. Я не знал за собой ни какой вины, тем более такой, за которую, еще до ареста, начинают избивать. Сопоставив факты, я пришел к выводу, что влип по полной программе, и скорее всего, причиной тому был вчерашний инцидент.

Так оно и вышло, меня доставили в Крушовицу, и поместили на гауптвахту. Через час меня повели на допрос, на котором присутствовал вчерашний пьянчуга в трусах. Оказалось, он носил погоны генерал майора. Били меня профессионально, я не терял сознания, но боль была адская. «Избиение младенца» продолжалось не меньше часа. Я весь был в крови, с рассеченными губами и бровями, выбитыми зубами и сломанными ребрами. Мне уже казалось, что палачи поставили перед собой цель, забить меня до смерти. Но вдруг, побои прекратились.

– Хватит, я хочу, что бы он дожил до расстрела, – сквозь туман в голове, услышал я голос порученца Абакумова.

Меня доволокли до камеры, и бросили прямо на пол, где я и потерял сознание.

Два дня меня никто не допрашивал, не избивал. В обед второго дня ареста меня посетил санитар, который обработал раны. На третий день, дверь камеры отворилась, и в проеме я увидел генерала-порученца. Он вошел в камеру, посмотрел на меня, как на дворовую шавку, и изрек,