Магония - [70]

.

Джик разворачивается на месте и уходит.

Убедившись, что Джик нас не слышит, Ведда обращается ко мне.

– Не делай этого, птенчик мой, – говорит она. – Чего бы ты ни замышляла. Для тебя это добром не кончится, да и для птицы тоже. Канур капитана не в своем уме.

– Но он хотя бы жив, – говорю я. К этому времени я уже одета, собрана и готова выйти на холод. Не знаю, что на меня нашло, но мне сейчас не хочется обдумывать мотивы своих действий.

Я гордо прохожу мимо Ведды, а она хватает меня за волосы.

– Тебе меня не остановить, я…

Тут я понимаю, что она не собирается мне препятствовать: она заплетает мои волосы на новый манер.

– Что ты такое делаешь? – спрашиваю я. – Эта прическа не похожа на капитанский узел.

– Это твой собственный узел, – говорит она.

В зеркале я вижу тугие косички, закрученные наподобие раковин наутилуса и уложенные вокруг головы.

– Он твой и больше ничей, – мягко говорит она. – Так же, как твои мысли и твои решения.

Я смотрю на наше отражение в зеркале. От меня не ускользает смысл ее слов. Я принимаюсь благодарить ее, но она обрывает меня на полуслове.

– Если спросят, ты сама выбрала этот путь, птенчик мой. Я стюард, а не революционер.

И вот я отправляюсь на охоту за призраком.

Я тихонько спускаюсь в камбуз, чтобы украсть кусок хлеба и ломтик солонины из той самой свиньи, которую когда-то у меня на глазах доставили на борт.

Я прислушиваюсь к звукам с верхней палубы, пытаясь понять, где находится Милект. От живущих в клетке кануров только и слышны, что жалобы и упреки. Некоторые из них вылупились совсем недавно. Они еще не умеют петь в паре и не установили связь со своими магонцами. Милект и Свилкен их тренируют, а птенцы сопротивляются. Они рвутся на волю. Когда умирает магонец, умирает и привязанный к нему канур. Только не своей смертью, а от чужих рук. Его убивают, потому что он уже не сможет установить связь ни с кем другим. Кануры соединяются с магонцами на всю жизнь.

Какой жестокий обычай! Это все равно что сжигать жену вместе с ее умершим мужем.

Подчинение, чирикает Милект, натаскивая птенцов. Из него бы вышел отличный инструктор по строевой подготовке. Со мной он ведет себя точно так же. Я слышу, как Заль расхаживает по верхней палубе, отдавая приказы своей команде.

Она вообще когда-нибудь спит?

Из каюты Заль доносятся тихие звуки. Зная, что она наверху, я не раздумывая направляюсь туда. Никто, кроме меня, не осмелится зайти к ней без разрешения.

Я толкаю дверь. Внутри стоит большая кровать с красно-золотым покрывалом и старинный, потертый деревянный стол, заваленный свернутыми свитками пергамента. Но я здесь не для того, чтобы изучать карты.

В углу стоит ширма, а за ней – клетка, накрытая темной тканью. Внутри этой клетки движется, крутится, расправляет крылья Кару.

Я ни разу в жизни не была в этой каюте.

И теперь я понимаю почему.

Этот канур – контрабанда. Он давно должен был умереть.

Аза, говорит он, заставляя меня подпрыгнуть на месте.

Убей меня, говорит он еще тише. Он разговаривает со мной одной, с самим собой.

Нет, говорю я. Поешь, выговариваю я с трудом на магонском языке.

Поешь, повторяет Кару. В его голосе звучат мрак и боль. Аккуратно, тихонько я снимаю с клетки покрывало.

Я заглядываю в его темные, блестящие глаза. Кару – сокол.

Спина у него черная, блестящая, в золотую крапинку, грудь кремового цвета с темными пятнышками, а внутренняя сторона крыльев ярко-красная. Он очень крупный, размером с мою руку от плеча до запястья.

Это его я искала с того самого дня, как очнулась на борту «Амины Пеннарум».

Я не понимаю, чего ты хочешь, говорю я, переходя на свой родной язык. Ешь.

Я засовываю руку в клетку, и Кару пододвигается к ней. Мне хочется отпрянуть, потому что от него так и веет тоской и отчаянием, но я стою неподвижно. Бедная, несчастная птица! Он съедает у меня с руки хлеб и отрывает кусок солонины.

Он поворачивает ко мне свою гладкую, блестящую голову и, уставившись на мою грудную клетку, издает тихий агрессивный звук. Но Милекта там нет. Сидя на жердочке, сокол качается из стороны в сторону, посматривая на меня своими дикими, беспокойными глазами.

Я оглядываю каюту. Ключ от клетки висит на стене, в поле зрения Кару (какая это, должно быть, для него пытка!). Я открываю клетку и протягиваю вперед голую руку.

Он залезает на нее, вонзая когти мне в кожу. Они не протыкают плоть, а как бы погружаются в нее, пока не встанут на место. Под его тяжестью моя рука немного опускается.

Сломанные узы, поет он, глядя на меня. Сердце раздроблено, дом сожжен. Привязан, сломан, развязанные узлы. Океан, остров, когти, перья, гнезда. Падать, падать со звезд.

Кару медленно расправляет крылья и начинает махать ими. Я в страхе отвожу руку как можно дальше. Он глядит на мою грудную клетку с таким видом, будто хочет вырвать оттуда сердце. Затем он поднимает взгляд, и мы некоторое время смотрим друг на друга. Зрачки у него расширяются, делая его ясные золотые глаза совершенно безумными.

Аза, бормочет он.

Страх и ярость почти исчезли из его голоса.

Пой, тихо говорит он. Его острый клюв находится в дюймах от моего лица. Я запросто могла бы стать его добычей. Он съеживается, встопорщив перья, а затем сотрясается всем телом. Когти у него такие же длинные, как мои пальцы.