Магомед, Мамед, Мамиш - [33]

- Я слышал о вас двустишие-экспромт.

- И это вы знаете... Просто мое имя легко в рифму ложится, вот и сочинили.

- Вы сказали о невзгодах. Не зря ведь он вас ждал! Может, крах тестя?

- Не думаю.

- Я заметил, что жена Гюльбалы не очень горевала.

- Ей своего горя достаточно.

- Может, разрыв отца и матери? Он, кажется, под-держивал сторону матери.

- и писал на отца анонимки!

-?!

- даже убить его хотел!

-II

- И в то же время был дружен с новой семьей отца, очень был привязан к... как ее зовут? Рена, кажется.

- Это вы спрашиваете или утверждаете?

- Как я могу утверждать?

- Тогда спросите об этом у них самих - у Хасая и его молодой жены.

- Я и собираюсь. Кстати, могу позвонить при вас, знаете телефон Хасая?

- А он в вашей книжечке.

- Мне Хасая Гюльбалаевича... Следователь Саттар Макинский... Не Бакинский, а Макинский, от слова Ма-ку, деревня есть такая... Записывайте, буду ждать. Хасай занят, как освободится, немедленно позвонит сам. И очень скоро. И все же. Вы считаете, что можно под-держивать сторону матери и в то же время дружить с новой женой отца!

- А вы непременно повидайтесь с Реной.

- Идеал женщины и человека?

- Как же! Неземное создание! Сама красота!

ждет и не дождется, она вас!

Мамиш то замкнут, то серьезен, то иронизирует. И не поймешь, где он настоящий.

И тут позвонил Хасай. Телефонный разговор получился кратким: Хасай не приедет, он пошлет машину за следователем, Саттаром-муэллимом, как почтительно назвал его Хасай, и привезут его к ним. Следователь мог настоять на своем, но не стал. Пусть будет, как хо-чет того Хасай.

Итог разговора с Мамишем уместился в несколько фраз, но в душе Саттара осадок недоговоренности - Мамиш ускользал и даже его твердый ответ на глав-ный вопрос - несчастный случай - показался Саттару неискренним. Придется вернуться к Мамишу, когда замкнется круг.

Хасай провел Саттара в дальнюю комнату, и первое, что увидел Саттар, это словно вымершую квартиру и большие серо-черные круги под глазами у Хасая. Весь его облик - безутешное горе: и огрубевший от слез го-лос, и влажно-грустный взгляд, и седая щетина на не-бритых щеках.

- Да, да,- говорил Хасай, избегая взгляда Саттара и будто стыдясь своей слабости, - это мы сами виноваты, нас и судить мало, не удержали, не уберегли нашего Гюльбалу. Раздражительным он стал, а мы, ай какие мы жестокие, не люди, а звери, дразнили его, масло ему в огонь лили и лили... Как вспоминаю нашу последнюю с ним встречу вот здесь, у меня в квартире, редкий, прекрасный вечер был, сидели всей семьей, всем родом, и братья мои, и дети моих братьев, Мамиш, племянник мой, а Гюльбала... Что ни слово, раздражается, а мы его отовсюду пинком, загнали колкостями своими, как измывались, а нам бы ласково с ним, мне, старому ду-раку, извините, стукнуть бы кулаком по столу, за-ткнуть всем рты, обнять Гюльбалу... Так нет же, со всех сторон на него набросились, он нам раз, а мы ему сто, взвинчивали и взвинчивали его. Пил, а отчего, почему, не задумались, не спросили... Очень много пил он в последнее время, и в ту ночь они с Мамишем тоже пили, и в семье нелады, прогнал жену.

- Но он был трезв,- перебил его Саттар,- когда (поискал, как сказать) случилось несчастье.

- То есть? - не понял Хасай.- Но Мамиш с ним в

ту ночь пил!

Это уже говорил другой Хасай.

- Мамиш да, пил, но Гюльбала не притронулся к напиткам.

- Значит, пил до прихода Мамиша, какая разница?

- Экспертиза показала, Хасай Гюльбалаевич, что Гюльбала в момент смерти был трезв.

- Что вы хотите этим сказать? - насторожился Ха-сай.- Как бы то ни было, но Гюльбала не мог решиться на такое. Я, как отец, чистосердечно делюсь с вами сво-ими сомнениями, своей болью, и, учтите, не для прото-кола вовсе, а говорю вам, как сыну. Я не исключаю раздраженности, некоторого затмения, сами помните, какая духота была в ту ночь... Мамиш, думаю, сказал вам, что те разговоры, которые они вели, вряд ли дают нам повод прийти к иным толкованиям того несчастья, которое свалилось нам на голову. И не надо бередить раны ни матери его, ни мне, ни кому бы то ни было. Саттар заслышал шорох и, повернувшись, увидел "в полутьме коридора ослепительно белое женское лицо. Коридор будто засветился. Саттар поклялся бы, что он впервые видит такое белое-белое лицо, как лунный серп. Оно так же незаметно, как появилось, исчезло, и комната, где уже сгущались сумерки и они сидели, не зажигая света, вдруг погрузилась во тьму.

- Мне надо, если позволите, поговорить и с Реной-ханум, так, кажется, зовут вашу супругу?

- А это к чему? - Хасай чувствовал, что еле сдер-живает себя.- Прошу ее к этому делу...- Но понял, что следователь вправе, не спрашивая позволения, гово-рить с Реной, резко встал и, с шумом отодвинув стул, позвал Рену.

Та, войдя, тут же зажгла свет, и Саттар, как только она посмотрела на него, встал, волнуясь, поздоровался, буд-то чувствуя вину за то, что беспокоит столь хрупкое существо, которому и свет-то электрический причиня-ет боль.

- Я только хотел бы,- глядя не на нее, а на Хасая, проговорил Саттар,задать вам один-единственный вопрос.

Хасай с подчеркнутой обидой вышел, оставив их на-едине.