Магнит - [6]

В голове Оскара Александровича все это запечатлелось и теперь вот проявилось. Можно было воспользоваться и воскликнуть, благо аудитория пуста, что-то вроде: "Ехидна, брызжущая ядом!" Он тут же и воскликнул, после чего немедленно появилась Алла Евгеньевна со словами: "Вы меня звали?"

Вокруг города большие леса, их ведь

вообще очень много в стране.

из книги(6)

Шуйский продолжал стучать киянкой. Старая рама поддавалась плохо. Наконец, он установил ее в нужном положении и зафиксировал гвоздем. Теперь до следующего лета продержится. Продержаться до очередного лета - вот достойная цель. Для автора и исполнителя, правда, не слишком впечатляющая. Но Шуйский был скромен. В понятии "скромность", конечно, есть что-то пресное, что немедленно хочется подсластить или пересолить. Все равно. Про то, каково быть знаменитым - сказано достаточно. Но следует заметить - быть неизвестным не то что некрасиво - просто ужасно. Когда-нибудь гденибудь установят обелиск Неизвестному Художнику. И будет там могила, в которой окажется гроб с двойным дном. Разумеется, в обоих отделениях пустой. Так сказать, дважды пустой. Потому что подлинная неизвестность имеет свои строгие правила и она бессрочна. Срок давности для нее - чудовищная нелепость. Чтобы быть неизвестным - одной скромности мало. Мало сочинять плохие песни. Мало издавать их призрачным тиражом. Здесь требуется вмешательство высших сил, чтобы случай не выбросил тебя на поверхность. И где гарантия, что песни твои - плохие? Еще не написана та песня, в которой все, включая возлюбленную автора, безоговорочно признают абсолютно плохую. Но если такая все-таки отыщется, то ее точно никто не забудет. Поэтому лучше сочинить чтонибудь стоящее. Затрат ничуть не больше, а итог приятнее.

Шуйский вспомнил, как на днях ездил с одним знакомым в лес. Ему, столяру, полезно было появляться изредка в лесу, хотя бы и поздней осенью. Деревья - даром что из дерева -напоминают деревян ную мебель. Примерно также, как деревянная мебель напоминает своих хозяев, приобретая их привычки, то есть скрипит, хлопает, ломается или, наоборот, твердо стоит на своем.

Знакомый, работавший лесником, повел Шуйского каким-то оврагом. Где-то вверху пронеслась гусиная стая, поминая на всю округу индийскую реку Ганг.

Они вышли на песчаный берег ручья, и что-то темное мелькнуло справа. Шуйский подумал чуть ли не о медведе, но лесник, усмех нувшись, успокоил. Это был всего лишь глухарь, вовсю клевавший здесь камешки. "Время собирать..." Кто ж не знает, что птицы их клюют, куры например... Шуйский, кажется, и о глухарях с рябчиками читал что-то в детстве. Лесник напомнил ему подробности. Когда глухари переходят на грубую древесную пищу, они, в качестве необходимой приправы, клюют гальку, причем обязательно определен ного размера и твердую, с острыми краями. Понятно, что ими они перетирают хвою и все остальное.

Шуйский спросил:" А что если подходящих камешков не найдется?" И лесник, улыбаясь, ответил: "Тогда, несмотря на то, что пищи кругом полным-полно, они могут умереть от голода".

Шуйский представил - каково это, сдохнуть от голода таким образом. Напрашивалось еще одно сравнение... Про людей, у которых есть все, кроме, казалось бы, самой малости, причем несъедобной. Но он не стал продолжать сравнение, боясь нарваться на банальность.

Лучше уж бездумно вдыхать запах слежалой листвы, щуриться от неожиданно блестящей опавшей хвои, ступать по сырой земле, медленно приближаясь к своей цели.

А цель у них была тогда одна - добраться до избы в глухом лесу. Там жил девяностолетний старик /чем не жених для вахтерши Марфы Семеновны?/, который обещал показать - куда упала прямо с неба "огромная железяка", судя по всему ступень от ракеты или чтото подобное. Цели они достигли, но деда живым застать не пришлось. Он умер. У изголовья его кровати лежала блестящая, с заклепками, трубка /наверняка часть "огромной железяки"/, в этом глухом месте настолько чужеродная, что могла свалиться только с неба...

Любопытство не позволило деду дожить хотя бы до ста лет.

Последняя поездка в лес запомнилась Шуйскому не только этим. В ближайшей деревне они договорились с местными, что умершего заберет завтра с утра тракторист.

И тут Шуйский понял, как глупо он поступил. Надо было сидеть в подвале и не высовываться. Снимать стружку, вкручивать шурупы, сверлить и приколачивать. Да мало ли в жизни развлечений? Его же понесло в лес.

Дело было не в том, что дед не дожил до своего столетия. Хотя его и было жалко. Шуйского взволновало другое. Деревня, в которой они оказались, вплоть до мелочей вроде деревянной часовни, вплотную примыкавшей в пузатому зданию заколоченного промторга, напомнила ему поселок на Белом озере. Пять лет назад он это место выбрал сознательно, искренне считая, что именно там его жизнь, наконец, приобретет смысл. Потому что туда каждое лето приезжала Алиса - хрупкое и невероятно подвижное создание, ставшее ему родным как только он впервые на нее взглянул, случайно оказавшись в тех краях.

Алиса Медникова перешла на пятый курс иняза и мечтала стать переводчицей. Бабушка, к которой она каждое лето приезжала в поселок, очень ею гордилась. Шуйский тоже стал гордиться. Бывает, что в любовь перерастает дружба, а в его случае это была именно гордость - за то, что ходит по земле и плескается в Белом озере большеглазая длинноногая Алиса.