Магия, пропитанная ядом - [6]

– Я помню свое первое путешествие в Цзя. Как же было здорово! А сколько народа там было! Мне было неловко, потому что меня стошнило за перила столько раз, что я едва тогда могла стоять на ногах.

– Похоже, вы путешественница со стажем, – отвечаю я. В этой женщине есть что-то такое, что напомнило мне о моей маме. Она тоже без всяких раздумий помогла бы незнакомцу.

Женщина улыбается.

– Я тогда только вышла замуж. И я не знала, что то, что я считала морской болезнью, на самом деле оказалось беременностью ее братом. – Ее взгляд, наполненный искренней любовью, был обращен на двух человек, которые стояли в нескольких шагах от меня – один высокий, а второй низкий, – мужчина и мальчик, которому на вид около шести лет.

– Теперь и ваши дети станут опытными путешественниками, – говорю я.

Женщина смеется.

– Каждую весну мы ездим в Цзя, чтобы прибраться на могилах родственников моего мужа и навестить тех, кто переехал в столицу. Но я рада, что моего мужа отправили в провинциальный город, подальше от всей этой политики Цзя. Здесь жизнь намного проще. Именно такую жизнь я хотела для сына и дочери.

Мои родители познакомились в столице много лет назад. Вскоре мама вернулась в деревню беременной, а рядом с ней был незнакомец, который впоследствии стал ее мужем. Спустя годы она вскользь упоминала столицу. Восхищение звуками цитры, небрежное замечание о благоухании цветов глицинии, которые разрастались на восточной стене дворца.

Мы с Шу спрашивали: «Мама, почему мы не можем вернуться туда?» – мы сидели у нее на коленях и упрашивали рассказать больше историй о красотах столицы. Она отвечала, что для нее там ничего больше не осталось – ничего столь важного, как ее семья, которая и так была с ней рядом. Но наша семья распалась, мама не смогла удержать нас вместе, и я ухожу, чтобы спасти то, что осталось.

Женщина целует взъерошенные волосы на голове ребенка. Малышка открывает свой крошечный рот, чтобы зевнуть, а затем прижимается к груди матери. Эта женщина живет жизнью, которую хочет для меня мой отец: она довольствуется едой на столе, уютным домом и мужем, который способен обеспечить семью. За исключением того, что мои родители видели чудеса Цзя и жили в самой гуще событий, не желая ничего, кроме того, что ожидало их дома, в то время как я видела только нашу деревню и ее окрестности.

Время на пароме протекает как в странном сне. Моя спутница Лифен относится ко мне как к члену своей семьи. Я подбрасываю ее девочку у себя на коленях и утаскиваю мальчика подальше от перил, чтобы тот не упал. Они отказываются принимать какую-либо плату за еду и питье, которыми делятся со мной. Мое сердце поражено их добротой.

По пути мы проплываем несколько городов, собирая и высаживая пассажиров. Поездка проходит шумно, музыканты продолжают играть, а продавцы – торговать товарами из корзин, которые они носят на спинах и головах.

Ночью я прислоняюсь к перилам и смотрю, как звезды кружатся над моей головой. «Не дай себя обмануть, – так однажды сказала мне мама. – Звезды не такие мирные, какими кажутся на первый взгляд. Астрономам поручено расшифровать их небесные путешествия, пророчества, что предсказывают взлеты и падения великих семейств и королевств. Они горят так же свирепо, как наше солнце».

– Раньше я мечтал стать звездочетом, – мои мысли прерывает голос. Муж Лифен, чиновник Яо, тяжело садится рядом со мной на палубу и протягивает мне глиняную чашу с рисовым вином. Я пью его, и земляная жидкость обжигает мне горло, согревая грудь. – Но не было способностей. Потом мне захотелось стать поэтом. Я писал задушевные стишки об Изгнанном Принце и его уединенном острове.

Я смеюсь над этим признанием, представляя его чуть моложе и серьезнее, с кистью в руке.

– И?

– Порой жизнь расстраивает наши планы, – отвечает он, глядя при этом не на меня, а на мерцающее отражение света на воде.

Жар вина приободряет меня, и я объявляю:

– Я не позволю этому случиться.

Мужчина смеется, он такой уверенный и расслабленный, будто вовсе мне не верит. Поначалу, когда Лифен упомянула о том, что ее муж работает на правительство, я его сторонилась. Но из наших коротких разговоров я сумела понять, что он разительно отличается от губернатора, который правит в моей деревне.

Я вздрагиваю при воспоминании о губернаторе Ванге. Это грозный человек, чей черный плащ окружает его, словно темное облако. Губернатор никогда не задает вопросов, он только и знает, что брать, требовать и отнимать до тех пор, пока люди, которые находятся под его юрисдикцией, не лишатся последнего. Говорят, он вытащил чью-то собаку на дорогу и забил ее до смерти, чтобы все это видели. Поговаривают, он смеялся, когда животное выло от боли – это было наказанием за то, что хозяин собаки не смог заплатить ежемесячный налог.

С годами губернатор Ванг проявлял особый интерес к моему отцу, будто он видел в нем своего заклятого врага. Зачастую сельские жители рассчитывали на то, что мой отец будет просить чиновников о снисхождении в тяжелые времена. Он своими глазами видел, как страдает народ, но по-прежнему подчинялся прихотям губернатора. Возможно, именно поэтому мне трудно понять отца. Это самая непростительная верность. Особенно, когда в глубине души я знаю, что губернатор Ванг мог бы сделать куда больше, чтобы остановить отравления, а порой, заглянув еще глубже в себя, я даже подозреваю, что он сам за этим стоит.