Магия отступника - [12]

Затем мне и дана магия. Лисана и Джодоли, встреченный мной великий маг спеков, — оба настаивали, что я обязан прогнать гернийских захватчиков. Они твердили, что магия выбрала меня и сделала великим именно ради этого. Вывод напрашивался сам — я должен использовать чары, чтобы остановить строительство тракта.

Чего я так до сих пор и не знал — как я это сделаю.

Магия росла внутри меня, словно плесень, пожирающая плод, с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Несколько лет она пряталась так, что я совсем не замечал ее. Только отправившись из родного дома в Академию, я начал чувствовать внутри себя присутствие чего-то чуждого и странного. И лишь после того, как я переболел чумой спеков, магия принялась изменять мое тело. Она окутала меня слоем жира, навлекшим на мою голову поток насмешек и презрения, и испортила не только мою внешность, но и военную карьеру. Однако за все те годы, что она владела мной и преображала меня, мне лишь несколько раз удалось использовать ее в собственных целях. По большей части она пользовалась мной.

Она прибегала ко мне, чтобы шпионить за моим народом, чтобы лучше понять захватчиков и то, как их одолеть. Чтобы принести чуму в столицу и Академию каваллы, уничтожив целое поколение будущих офицеров. И снова — чтобы узнать, когда лучше нанести удар по Геттису, стерев с лица земли проводящих инспекцию офицеров и знать с запада.

Всякий раз, когда мне удавалось использовать магию, даже с самыми благими намерениями, она находила способ обернуться против меня. Лисана и разведчик Хитч предостерегали, чтобы я не пытался прибегать к ней ради собственной выгоды. Пожалуй, единственное, что я выяснил о ее действии, — это что она вспыхивает в ответ на мои чувства. Ни доводы, ни волевые усилия не способны ее разбудить. Она вскипала в моей крови лишь тогда, когда меня что-то захватывало до глубины души. Когда я сердился, боялся или задыхался от ненависти, магия приходила ко мне без малейшего усилия, а желание прибегнуть к ее помощи становилось почти нестерпимым. В иных обстоятельствах мне ни разу не удалось подчинить ее своей воле. Меня изрядно беспокоило, что разум, а не чувства побуждают меня обратить магию против тракта. Не слишком ли это гернийский отклик на беды спеков? Но возможно, именно поэтому она и выбрала меня. Однако, если я намерен магией остановить строительство дороги, сперва я должен от всей души этого захотеть.

Я оглянулся на пень Лисаны. Подумал о том, как едва не убил ее и как важно было для меня узнать, что она еще жива. О молодом деревце, некогда бывшем всего лишь веткой, и о том, как оно поднялось с ее рухнувшего ствола. Я уже видел такое раньше — как побеги на бревне идут в рост, словно настоящие деревья. Но лишь одно деревце пробилось из ствола Лисаны. А если здесь проляжет тракт, вскоре и его не станет.

Я обдумывал эту мысль, спускаясь вниз по холму к концу дороги. Склон был крутым, но вскоре я обнаружил оленью тропу и двинулся по ней. Над моей головой снова сомкнулся полог леса, окутав меня преждевременными сумерками. Я шел сквозь мягкую полутьму, наслаждаясь сладким ароматом живой земли. Жизнь окружала меня. За месяцы, прожитые на краю леса, я постепенно начал это понимать, но только сейчас сумел четко выразить мысль. Я привык считать живым лишь то, что двигается: зайцев, собак, рыб, других людей. Жизнь, имевшая значение, походила на меня, она дышала и кровоточила, спала и ела. Разумеется, я знал и о другом ее пласте — неподвижных, но живых созданиях, поддерживавших все прочие, — но расценивал его как низший, менее важный уровень.

Степь предназначалась для того, чтобы пахать ее или пасти скот. Земля, слишком скудная для посевов или скота, считалась пустошью. Я прежде не жил рядом с подобным лесом, но, поселившись здесь, понял, для чего он нужен. Деревья будут пущены на древесину, землю, чтобы она приносила пользу, нужно расчистить. Мысль о том, что лес, степь или даже пустоши стоит оставить как есть, никогда не приходила мне в голову. Что проку с земли, пока ее не обработают? Зачем она нужна, если на ней не растут пшеница, плодовые деревья или трава для скота? Достоинства каждого клочка земли, на который ступала моя нога, я оценивал в соответствии с его полезностью для человека. Теперь я смотрел глазами лесного мага. Здесь жизнь пребывала в равновесии сотни, а то и тысячи лет. Солнечный свет и вода — вот и все, что требовалось деревьям, чтобы расти. Деревья давали пищу существам, забредавшим под их сень, и питали почву, роняя листья, которые превращались в перегной. Это отлаженный и точный механизм надежнее любого созданного человеком. И работает безупречно.

Но тракт разрушит его с той же легкостью, с какой топор разобьет вдребезги точнейшие часы. Я видел ущерб от него с гребня холма и вблизи, когда побывал у конца дороги. И дело не только в деревьях, которые срубают, чтобы расчистить место. Строители делают одинаковым все на своем пути. Каждое углубление заполняется, каждый выступ заравнивается. Слои камней и гравия, ложащиеся в основание дороги, враждебны течению лесной жизни. Тракт стал бездушной преградой, рассекающей надвое сердце леса.