Магия-5 - [73]

В тот вечер, о котором я начала рассказывать, Ефим был какой-то не такой, как обычно. Помявшись, он наконец выложил то, с чем пришел. При нем была фотография светловолосой женщины, на мой взгляд, ничем не примечательной, с самой заурядной внешностью. Бабушка взяла фотографию в руки и, подержав, положила на стол. Никто не произнес ни слова. Они молча смотрели друг на друга. А я смотрела на них…

После долгой паузы бабушка сказала:

– Что тут говорить, Ефим, ты и сам знаешь. Если полгода проживет, ее счастье.

Ефим смотрел на бабушку. Лицо у него было такое, какие порой можно увидеть в церкви, когда человек смотрит на икону. Сразу понятно, что молит он об умирающем. Смотреть на такое лицо страшно и невыносимо.

– Ты ступай и приди-ка лучше завтра. – Бабушка тронула Ефима за рукав. – Я подумаю пока. Ступай.

Ефим ушел, а бабушка закрылась в своей комнате. В то время я уже многое знала, многому научилась и потому понимала, что она принимает решение – делать ли ей переклад.

Надо сказать, что до сорока лет Ефим так и не женился, как истинный мастер отдавая все свое мастерство знахарству.

Только мастер может понять мастера. Сутки, месяцы, годы – все уходит на чтение молитв, заговоров, собирание трав и корней, земли, золы, насекомых, змей, на изготовление в великие праздники свечей, сухариков, просфоры… Многое, очень многое можно здесь перечислять…

Ефим был яр и фанатичен в своей работе, но без этих качеств мастер и вовсе не мастер. Собранные им травы удивительно благоухали, сохраняя свой цвет и аромат. В засушенном виде они выглядели, как свежие. И все потому, что он в точности соблюдал все необходимые при сборе трав и корней правила: учитывал месяц, число и время, знал, как полагается подходить к той или иной траве, как ступить, какую молвить молитву при этом. Если он брался лечить, то потом сильно болел, что является первым признаком того, что человек полностью передает силы души и тела для поднятия больного. Ездил он и по монастырям, истово молясь о том, чтобы Господь дал ему силы для работы.

Скупая на похвалы бабушка, голубка моя, хвалила его со свойственной только ей мягкой и совершенно детской улыбкой. Сколь я живу, ни у кого такой больше не видела. И уже только по этой улыбке могла понять, как ценит и уважает она Ефима.

Сидя на табуретке, я все больше укреплялась в мысли, что не сможет бабушка отказать Ефиму и сделает переклад для этой белокурой незнакомки. Ведь было очевидно, что Ефим наконец-то полюбил. Но полюбил он, на свою беду, недолголетнюю женщину…

Обычно моя обязанность состояла в том, чтобы я сидела молча и наблюдала за тем, что делает бабушка, когда приходят больные. Я училась. Подавала воду, травы, исполняла все ее поручения.

На другой день, когда пришел Ефим, бабушка велела мне сесть рядом с ней за стол. Стол был у нас круглый и очень старый. Ефим ждал, что она скажет. По пальцам, которые он крепко сжимал в кулак, было видно, как он переживает.

– Эко угораздило тебя, парень, – заговорила бабушка. – Другой, что ли, не было? Ну да ладно, помогу я тебе, а ты уж потом накажи внукам, чтобы молились за род Степановых. И то ведь не было бы их, если бы не мой переклад! Нынче же уезжай с ней, Ефимушка, нам с тобой встречаться больше не доведется. Мне из твоих рук нельзя брать хлеб. А детям моего рода нельзя будет брать их хлеб – чтоб через кровь не сошла беда на них. Есть у твоей суженой кот, вот тут-то грех и будет. В городе ведь коров не заведешь. Случиться это должно седьмого июля. Вот тебе платок. Оботри ей лицо, чтобы она потом по своему коту не больно убивалась. В память о дружбе нашей и о моем подарке тебе никогда не отказывай в помощи страждущим с именем Евдокия. Да напиши одним листком потом, как оно было.

…Передо мной лежит листок в клеточку: «Здравствуй, матушка моя названая! Ниже земли мой тебе поклон! Пишу со слезами на глазах. Весь я раб Божий, а тебе, матушка, преданный ученик и слуга. Снишься ты мне, и рад я этим снам – хоть так поглядеть удается… К городу привыкаю потихоньку. Правда, лес здесь далеко, а это тяжело мне. Знаю, матушка, как ты устаешь, и потому буду краток.

Случилось задуманное тобою день в день – в 12 часов 7 июля, как раз на Ивана Купалу. Жена моя, даренная тобой, громко вскрикнула. Я взглянул на нее. Смотрю, кот наш вспрыгнул к ней на колени и лапами уперся в грудь. Видно, когтями задел, оттого она и вскрикнула. Затем кинулся кот к балкону, повернул голову и, как человек, посмотрел на нее, постоял немного и прыгнул вниз. Жена закричала, а я наготове с твоим, матушка, платком. Утер ей лицо да шепчу все, что нужно. Она и обмякла. Кота я зарыл и сделал все как положено. Знаю, будет моя Любушка теперь жить. И вечный я должник твой, матушка, в неоплатном долгу я пред тобой.

Покоряясь воле твоей, прощаюсь с тобой, благодатная, Богом данная моя матушка! Сколько жить буду – буду молиться за тебя и внукам накажу, чтобы делали это. Во веки веков – аминь. Если можно, то в памяти своей держите Ефима, верного вам до гробовой доски».

Недавно я узнала от мастеров, что Ефим умер. В память о нем я написала этот рассказ. Пусть каждое имя хорошего мастера и всех тех, кто лечил и исцелял во Славу Божью, не забудется людьми никогда.