Магистр Жак де Моле - [8]
Нести такую броню на себе, несмотря на убийственный зной, уже было подвигом, свершаемым во имя Господне. Это были их вериги, форма их каждодневного покаяния и монашеского служения Господу. Но из всего этого железа, я думаю, смотрело на мир в тот знаменательный летний день 1306 года лицо Человека. Лицо страдальца, мудреца и воина, а пот, о котором говорил святой Бернар, придавал бронзовый отлив всей его благородной внешности.
Что же могло предстать пред взором рыцаря?
Земля. Милая сердцу Земля. Увитая виноградной лозой, буйно и цепко растущей даже на склонах холмов, Она жадно ждала восхода солнца и дышала. Дышала не остывшим за ночь теплом. Но это тепло не обжигало как солнце Святой Земли. Магистр впервые смог открыть широко глаза и увидеть восход во всем его блеске и величии. Пред ним предстало начало начал.
"Какое совпадение! Какое совпадение!" - медленно, словно сквозь сон, проговорил магистр, чувствуя, что на него неумолимо надвигается особое душевное состояние внутренней самопогруженности. Еще задолго до европейской моды на все восточное тамплиеры благодаря своим тесным контактам с арабами и другими народами Палестины уже вполне овладели техникой медитации. Сочетание кроваво-красного, золотого и небесно-голубого цветов означало страдание и жертвоприношение. Именно эти цвета доминировали во время церковной службы на Страстную пятницу, когда Господа нашего сначала бичевали, заставляли нести крест на голгофу, а затем распинали. Каждая церковная служба в этот день словно вновь и вновь повторяла все детали страстей Господних, обращаясь с этой целью к трем завораживающим душу цветам: красному, синему и золотому.
Магистр Жак де Моле застыл, сидя на своем арабском скакуне, на самой вершине холма. Он находился в состоянии транса, пытаясь распознать в неожиданно открывшихся ему символах то, что неизбежно ждало его в будущем. Магистр уже не замечал, как мерцала внизу серебристая гладь рек и озер, как мирно паслись стада овец, и пастыри, вооруженные пращей, этим оружием царя Давида, ходили вслед за паствой своей, зорко поглядывая по сторонам - нет ли где волка. Он не видел буйного разноцветья трав: от иссиня-зеленой, как цвет морской волны, до бледно-фиолетовой. Он не слышал аромата плодов, обильно зреющих под этим добрым солнцем и только ждущих своего часа быть сорванными, дабы усладить вкус того, кто окажет им такую милость. Внутренний мир магистра был сейчас недоступен для внешних впечатлений. Ни вкуса, ни цвета, ни запаха, доносившегося с полей, которые разлеглись под копытами его скакуна, не было сейчас там, где блуждала вещая душа Магистра. Кроваво-красный, золотой и небесно-синий - эти цвета освещали ему дорогу в темных лабиринтах неведомого, увлекая все глубже и глубже. Еще немного и перед внутренним взором должны будут предстать человеческие фигуры, которые, как в театре теней разыграют перед Магистром аллегорию под названием "Будущее". Еще немного и вспыхнет в кроваво-красных отблесках сцена, поднимется занавес, и начнется представление.
Глаза Магистра закрылись, внешний мир окончательно погас для него, но представление было неожиданно сорвано. Кто-то, кто находился совсем рядом, вздохнул с таким облегчением и с такой радостью, что звук этот невольно рассеял мрачные видения и вернул де Моле из небытия к реальной жизни.
Магистр пришел в себя, открыл глаза и повернул голову туда, откуда донесся столь радостный вздох.
Молодой брат Тибо подъехал вплотную и в восхищении от увиденного позволили себе явную бестактность. Это восхищение было столь естественным, в нем выразилась такая непосредственность молодости, что Магистр не ощутил в себе ни малейшего недовольства, ни тени озлобленности. Будущее подождет, если настоящее способно в такой мере покорить чье-то сердце. Будущее подождет...
Де Моле испытывал к молодому брату Тибо особые чувства... И эти чувства не всегда отличались только отцовской привязанностью. Жизнь воина, да ещё воина-монаха, вынужденного вести образ жизни, исключающий всякое женское присутствие, становилась непосильным бременем даже для рыцаря, закованного в броню и одетого в тяжелую одежду, набитую конским волосом.
Носить на себе тяжелые вериги было одно, а восхищаться красотой молодости - совсем другое. Здесь даже самые крепкие латы, самый лучший щит оказывались бессильными. И тамплиеры сдавались, сдавались целыми гарнизонами: В Иерусалиме, в Триполи, в Антиохе, в Провансе и в других местах, они бросались в объятия друг другу, испытывая при этом не совсем братские чувства.
Посмотри, дорогой Тибо, - произнес Магистр с улыбкой. - Это наша земля, которую мы все вынуждены были покинуть, и куда мы все вернемся или уже вернулись дабы остаться здесь навечно.
Какое небо, какие цвета! Наверное так выглядит рай небесный, прошептал юноша, и на губах молодого брата заиграла соблазнительная улыбка.
С одним лишь различием, дорогой мой брат, что этот рай нам следует завоевать сегодня.
Я не совсем понял Вас, Магистр. Разве Париж не является нашей собственностью?
Нет. Король живет ещё в Лувре, а Лувр долго не будет принадлежать ордену. Однако подобные разговоры при виде Лиль-де-Франс довольно опасны. Лучше сообщите братьям, что мы, перед тем как спуститься в долину, сделаем небольшой привал.
Главная черта литературно-художественного процесса – постоянное взаимодействие разных направлений мировой культуры и влияние их друг на друга. Чем похожи «Властелин Колец» и «Война и мир»? Как повлиял рыцарский роман и античная литература на Александра Сергеевича Пушкина? Что общего у Достоевского, Шиллера и Канта? На эти и другие вопросы отвечает легендарный преподаватель – профессор Евгений Жаринов. Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им.
Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре возрождения? «Я знаю всё, но только не себя»,□– что означает эта фраза великого поэта-вора Франсуа Вийона? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете в новой книге профессора Евгения Жаринова, посвященной истории литературы от самого расцвета эпохи Возрождения до середины XX века. Книга адресована филологам и студентам гуманитарных вузов, а также всем, кто интересуется литературой. Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им.
Просмотр сериалов – на первый взгляд несерьезное времяпрепровождение, ставшее, по сути, частью жизни современного человека.«Высокое» и «низкое» в искусстве всегда соседствуют друг с другом. Так и современный сериал – ему предшествует великое авторское кино, несущее в себе традиции классической живописи, литературы, театра и музыки. «Твин Пикс» и «Игра престолов», «Во все тяжкие» и «Карточный домик», «Клан Сопрано» и «Лиллехаммер» – по мнению профессора Евгения Жаринова, эти и многие другие работы действительно стоят того, что потратить на них свой досуг.
Как барокко может быть безобразным? Мы помним прекрасную музыку Вивальди и Баха. Разве она безобразна? А дворцы Растрелли? Какое же в них можно найти безобразие? А скульптуры Бернини? А картины Караваджо, величайшего итальянского художника эпохи барокко? Картины Рубенса, которые считаются одними из самых дорогих в истории живописи? Разве они безобразны? Так было не всегда. Еще меньше ста лет назад само понятие «барокко» было даже не стилем, а всего лишь пренебрежительной оценкой и показателем дурновкусия – отрицательной кличкой «непонятного» искусства. О том, как безобразное стало прекрасным, как развивался стиль барокко и какое влияние он оказал на мировое искусство, и расскажет новая книга Евгения Викторовича Жаринова, открывающая цикл подробных исследований разных эпох и стилей.
Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре Возрождения? Чем похожи «Властелин Колец» и «Война и мир»? Как повлиял рыцарский роман и античная литература на Александра Сергеевича Пушкина? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете, прочитав книгу профессора Евгения Жаринова, посвященную истории культуры и литературы, а также тонкостям создания всемирно известных шедевров.
У каждой эпохи есть и обратная, неприглядная сторона. Просвещение закончилось кровавой диктатурой якобинцев и взбесившейся гильотиной. Эротомания превратилась в достоинство и знаменитые эротоманы, такие, как Казанова, пользовались всеевропейской славой. Немодно было рожать детей, и их отправляли в сиротские приюты, где позволяли спокойно умереть. Жан-Жак Руссо всех своих законных детей отправлял в приют, но при этом написал роман «Эмиль», который поднимает важные проблемы свободного, гармоничного воспитания человека в эпоху века Разума.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.