Магистр Ян - [84]

«Что он болтает?.. — думал папа. — Какое мне дело до этого! Я узнал от него немаловажную новость: на соборе будет мало французов! Да, французов!»

Кардинал всё еще что-то рассказывал, но Иоанн XXIII уже не слушал его. Забарелла поднял голову и пристально посмотрел на папу:

— Не следует думать, что французы глупы и из экономии станут рисковать потерей голосов на соборе.

Папа помрачнел. Почему бы им не быть глупыми? Они и глупцы и скряги!

— Они, по-видимому, учли одно обстоятельство… — продолжал Забарелла, не спуская глаз с Иоанна XXIII.

— Какое?

— При голосовании численность делегатов не будет иметь никакого значения. Каждая национальность — итальянская, французская, немецкая и английская — получит по одному голосу. У нас, итальянцев, окажется только один голос, хотя сюда прибыло более трехсот прелатов.

От ужаса глаза папы широко раскрылись:

— Они могут добиться…

— Не исключена возможность… — пожал плечами Забарелла. — Иначе нельзя объяснить, почему их нисколько не беспокоит количество делегатов. Их не упрекнешь в наивности.

Папе стало душно. Иоанн XXIII расстегнул ворот своего платья. Он пригнал сюда столько своих сторонников! Столько людей! Не пожалел на них денег!

— Мы всё еще говорим о реформе, — с невозмутимым спокойствием переключился Забарелла на другую тему. — Но дело не только в ней. Собор сначала должен решить более важный вопрос: покончить со схизмой.

Вот они, чертовы рожки! Иоанн XXIII судорожно схватился за край стола:

— Но ведь со схизмой уже покончено! Давным-давно! Я единственный папа. Коррер и Луна не имеют никаких прав…

Забарелла прервал его, резко махнув рукой, как мечом:

— Возможно… Но оба они, Бенедикт и Григорий, претендуют на папскую тиару — вернее, упрямятся и не желают отказаться от нее. Пора уже покончить с этим. Вечные раздоры между тремя папами оказывают пагубное влияние на их подчиненных, затрудняют получение церковных должностей и становятся известными каждому мирянину. Мне незачем говорить вам о том, какой вред причиняет церкви вражда между папами, когда они предают друг друга анафеме и, воюя между собой, заставляют одних христиан убивать других, вымогая на это уйму денег путем продажи индульгенций.

— Всё это… всё это меня не касается… Виноваты те двое. Оба они прокляты мною. Я — единственный законный преемник Александра V, избранного святым собором в Пизе.

— Никто из нас не сомневается в этом. Но те паны имеют много приверженцев.

— Я предал анафеме и их приверженцев! — сказал, захлебываясь от гнева, папа.

Но Забарелла не обращал на это никакого внимания:

— Не следует забывать и о другом: если Бенедикт и Григорий не откажутся добровольно от сана папы — а проклятие святого отца пока не заставило их пойти на этот шаг! — собору придется провозгласить себя единственным правомочным главой и решить вопрос о папе: низложить всех трех пап сразу и избрать нового.

Папа хотел было что-то сказать, но не мог.

— Это легко понять, — объяснял кардинал. — Папы довольно долго правили. Светские владыки в своих политических планах делали ставку на какого-нибудь папу. Окажись только один из трех пап на престоле святого Петра, и союзники двух других подымутся на него! Разве дело собора разжигать войну в Европе? Не лучше ли проявить терпимость и освободить папское место, никому не повредив? Не оказав никому предпочтения, собор выдвинет нового, еще не обремененного никакими обязательствами. Я буду весьма польщен, если вы, ваше святейшество, наберетесь терпения и вместе со мной проследите хотя бы в самых общих чертах совокупность тех сил и интересов, которые могут столкнуться здесь, в Констанце. Я имею в виду только одних светских властителей. Они явятся сюда сводить свои счеты, искать союзников и их поддержки, будут добиваться решений в свою пользу, навязывать свою волю, вымогать, сговариваться и предавать. Это не минует ни одного выдающегося деятеля — как светского, так и духовного. Разве такие люди останутся безразличными, если их интересы связаны с основным вопросом собора — кому быть главой всего христианского мира? Вместе с Сигизмундом в Констанц приедут князья, наместники имперских городов, делегаты всех земель Германии. Сама Германия напоминает ныне лед на озере, готовый рухнуть под напором весенних вод. Немцы воюют друг против друга: дворянство борется против городов, а города и дворянство дерутся с римским королем, как только он осмеливается предъявить им свои права. У самого Сигизмунда рот полон хлопот с турками. Они уже стоят у него поперек горла в Венгрии. Как ни странно, но до сих пор ни одно европейское государство не желает видеть надвигающейся угрозы со стороны турок. Каждый государь ждет, пока они не доберутся до границ его владений. На севере поляки и литовцы воюют с немецкими рыцарями-крестоносцами. Они пришлют сюда своих послов. Сигизмунду и собору придется немало повозиться с ними! А что творится в его будущих наследных владениях в Чехии? Там паны водят его братца Вацлава на поводке, а когда захотят, запирают его в хлев, как кролика! Об Италии и говорить не приходится: ее земли напоминают сотни осколков с острыми гранями, между которыми не перестает течь итальянская кровь. В Англии идет война за королевский престол: шотландский король попал в плен к англичанам. Хотя бесноватый французский король крепко держится за свой трон, в стране нет покоя: до сих пор не прекращается война между орлеанистами и бургундцами. Жан Бургундский, убийца вождя орлеанистов, — союзник вашего святейшества. Орлеанисты, разумеется, поддержат собор и выступят против вашего святейшества. Они будут искать себе союзников в Кастилии и Арагонии, владыки которых дерутся между собой из-за господства в Испании. Я мог бы упомянуть и о других ваших противниках. Вряд ли найдется такой чародей, который сумеет навести порядок в хаосе совершенно противоположных — светских и церковных — сил. Может ли быть что-нибудь желаннее, чем подарить этому смятенному миру еще одного спасителя, найденного в яслях, — нового папу, прошлое которого бело как снег и не обременено печальным грузом смертных грехов.