Магистр Ян - [134]

Идите сюда, землекопы, пострадавшие от рук палачей — майссенских латников, вызванных в Прагу.

Иди сюда и ты, угрюмый земан, — я изредка видел тебя на скамье в Вифлееме. Потом ты отправился в Польшу и воевал там. Король послал тебя на помощь Тевтонскому ордену, чтобы ты помог крестоносцам покорить польскую землю. А ты повернул свой меч против них. Потеряв там глаз, ты стал еще более зорким и проницательным, — с тех пор ты уже никогда не сбивался с правильного пути.

Ах, здесь и ты… моя мать. Матушка! Взгляни на своего сыночка! Ты молчишь, но в моих ушах до сих пор звучат слова, которыми ты частенько заканчивала свою речь: аминь, господи, благослови!

Я вижу тебя, плотник Йира, и твоих детей…

Вы пришли ко мне со всех сторон — из жалких халуп и сырых подвалов, из нищих деревень и душных городков, с крестьянских полосок и земанских усадеб, задыхающихся в тисках вельмож Рожмберков. Вы идете сюда с господских нив и городских площадей. Весь мой отчий край идет вместе с вами под своды монастыря. Я жадно вдыхаю свежесть пашен и медовый запах лип, слышу жужжание пчел и шум тенистых деревьев.

Я хотел спросить вас, могу ли отречься?.. Но вы уже ответили мне.

Как я могу?

Я могу отречься только от своих слов — но не в них суть дела. Мое отречение не сделает вас богатыми и счастливыми: всё останется таким, как прежде. Мои слова — только выражение ваших мук… Я лишь назвал своими именами злодеяния тиранов и муки страждущих. Эти мучители оставили на ваших телах и в ваших сердцах глубокие раны. Их ничто не может заживить.

За моим отречением скрывалось бы мое предательство. Я отказался бы от вас, как Петр от Христа. Вы перестали бы верить мне и моим проповедям, в которых черпали силу, веру и бодрость. Разве могу я обокрасть вас?

Если святые отцы докажут мне, что тот, кто избил безоружного, не виновен, я соглашусь с ними!

В течение всей своей жизни я не делал ничего иного, как только утверждал это…»

День уже клонился к вечеру, когда тюремщик ввел в камеру Гуса пана Яна из Хлума, пана Вацлава из Дубе и пражского магистра Яна Кардинала.

Здороваясь с Гусом, чехи крепко пожали ему руку. Это было и приветствие, и прощание.

— Прелаты до сих пор надеются на твое отречение, — сказал магистру Ян из Хлума, — иначе они не позволили бы нам встретиться с тобой. Они просили нас уговорить тебя. В душе мы, конечно, отвергли это предложение, но воспользовались разрешением, чтобы повидаться с тобой.

Гус одобрительно кивнул головой:

— Святые отцы послали бы вас сюда, даже если бы вы отказались уговаривать меня. Они великие искусители, и хорошо знают, как я люблю вас.

Пан Вацлав из Дубе заговорил о Сигизмунде, выдавшем чешским панам пустую бумажку вместо охранной грамоты. Шляхтич передал друзьям случайно услышанные им после окончания процесса слова короля и заявил, что их должны знать все чехи.

Гус не сказал о римском короле ни слова. У магистра в гостях были друзья, и он думал только о них. Гус благодарил друзей за то, что они во время его пребывания в Констанце помогали ему и отстаивали его даже тогда, когда разъяренные прелаты безудержно орали на суде и не давали ему говорить.

Ян из Хлума хотел рассказать магистру о том, чтó еще предпринимали они для облегчения его участи, но Гус только махнул рукой:

— У нас осталось мало времени. Поговорим лучше о ваших делах.

Паны опустили головы и замолкли.

Гус поднялся, подошел к Яну из Хлума и положил руку на его плечо. Пан Ян невольно поднялся. Теперь оба Яна почти вплотную стояли друг против друга и слышали, как бьются их сердца.

— Признайся, друг, — мягко сказал Гус, — ты что-то скрываешь.

Ян из Хлума побледнел, а Гус продолжал:

— Тогда я скажу это сам. Ты явился сюда с надеждой, что мне всё-таки удастся избежать печальной участи? Ты хочешь знать, нет ли у меня какого-нибудь пути для почетного отречения?

Ян из Хлума молча кивнул головой.

— Я понимаю тебя, друг, — ласково сказал Гус. — Не печалься! Поверь мне — я не могу отречься. Ты, если любишь меня, никогда не пожелаешь, чтобы я изменил своим соотечественникам. Изменить тем, у кого я учился и черпал силу и без кого я никогда не стал бы самим собой? Представь себе, что я их сын, — ты будешь недалек от истины! Могу ли я предать отца? Разве может быть счастливой жизнь, купленная ценой предательства?

О, какое ужасное смятение вызвало бы у них мое отречение! Если ранее мои слова открывали им глаза, то мое отречение снова затянуло бы их мутной пеленой, пусть даже на время. А никто из нас не имеет права напрасно расточать его. Мы должны стремиться к лучшей жизни.

Я прошу вас, милые друзья, простить меня за все мои прегрешения. Ибо завтра — сам того не желая — опечалю вас.

Магистр обнял каждого из них. Гости направились к выходу, осторожно нащупывая в темноте плиты каменного пола. Ян Кардинал еще раз обернулся в дверях и дрожащим голосом спросил Гуса, не забыл ли он сказать им что-нибудь еще.

В голосе Яна Кардинала прозвучало отчаяние. Он хотел, чтобы учитель утешил его. Поистине, тот, кто желает помочь, нередко сам нуждается в помощи, и ему нельзя в ней отказать!

Когда Гус подозвал молодого профессора, тот быстро подошел к нему и чуть было не опустился на колени. Магистр попросил его не делать этого.