Магистр Ян - [132]

Взвесь еще раз, чем ты хочешь быть — строителем, тонким и изысканным зодчим мира или его разрушителем, безумцем, проклятым людьми и обреченным на гнев божий?

Прежде чем ты ответишь мне на этот вопрос, я взываю к твоему разуму: расстанься со своей непомерной гордыней, внушившей тебе ложную мысль о миссии пророка, освободителя и спасителя мира. Более того, возьми себе, Ян Гус, в помощники кроткое смирение и смирись! Откажись от жалкого ореола мученика, покорно прими ту роль, которая более подходит тебе, твоему духу и твоим знаниям. Вернись к нам, к своим. Верь, смирение понадобится тебе везде, ибо только оно позволяет нам нести тяжелое бремя власти. Вернись, смиренный, к нам, смиренным!

— Да, мне не хватает смирения, безмерного смирения… — опустив голову, сказал Гус.

Кардинал затаил дыхание: неужели он отрекается?.. Забарелла даже чуть не попросил магистра повторить последние слова. Стало быть, совокупность всех аргументов и страстность, с которой он доказывал свою правоту, всё же подействовали на Гуса! Победа, на которую кардинал уже не рассчитывал, оказалась рядом, и он поспешил воспользоваться неожиданным поворотом мысли:

— Речь идет о тебе, магистр. Я не скрою, твой ответ вызвал у меня большую радость. Я вполне разделяю твое мнение. ДʼАйи сказал бы: «Ты должен отступить, отречься!» Я же советую тебе публично заявить о своем смирении. Мы можем вместе придумать такую формулу отречения, в которой ты выразишь смирение и не дашь повода судьям — бóльшая часть коих не стоит твоего мизинца — торжествовать над тобой. Волей-неволей им пришлось бы признать мудрость того, кто вернулся на истинный путь.

В это время Гус встал у нар во весь рост. Забарелла не видел ничего, кроме его впалых, ярко блестевших глаз. Кардинал замолк и пристально посмотрел на магистра.

— Мне кажется, — заговорил Гус, — что вы, ваше преосвященство, не совсем правильно поняли меня. Я сказал, что именно в настоящее время мне не хватает смирения. Великое смирение мне необходимо для того, чтобы никто не сбил меня с избранного пути. Я не попадусь на ту приманку, которую вы обещаете мне. Да, достойный отец, место смиренного среди смиренных. Я был смиренным, когда страдал, оставался смиренным, когда боролся и нападал. То, что советуете вы, — не смирение. Я не стану прибавлять свою силу к вашей — я отдам ее тем, кому она больше нужна. Я служил им всю жизнь — им послужу и своей смертью. Пусть они станут сильными!

Вы, достойный отец, нелицеприятно показали мне, в чем ваша сила. Она зиждется на светской власти, золоте и мече. Вы сказали, что ваша сила угодна богу, а на самом деле она угодна вам. Следует служить человеку, а не золоту, пользоваться властью для счастья, а не для закабаления человека. Только любя человека, мы можем проявить любовь к богу. Что в мире возвышеннее ее? Порой эта любовь сама становится оружием, ибо Христос однажды сказал: «Я несу вам не мир, но меч».

Вы, достойный отец, призывали меня вернуться к «своим», в пышное лоно власти и славы. Оно полно блеска и великолепия, но пустота и одиночество — удел ваших сердец. Я уже со своими, — это о них сказано у Христа в нагорной проповеди: «Итак, не беспокойтесь и не сетуйте, что будем есть или во что будем одеваться? Ищите прежде всего справедливости божьей, и всё остальное дастся вам». Я беспрестанно ищу эту справедливость то при помощи любви, то при помощи меча. Вот такого смирения, отец, недостает мне. Я уповаю на то, что буду стремиться к нему до последнего вздоха, ибо только оно придает мне силу и бодрость.

Забарелла понял, что его радость была преждевременной. Опыт не удался. Этого человека нельзя ни сломить, ни уговорить…

Кардинал тупо посмотрел на Гуса. Лицо магистра с глубокими глазными впадинами и обострившимися скулами напомнило кардиналу деревянную статую, которую он видел в альпийской деревне.

Во взгляде Гуса Забарелла прочел и сочувствие к нему и осуждение его.

Кардинал ощупью побрел к дверям, постучал, и перед ним появился тюремщик. У самого порога Забарелла сказал Гусу что-то о формуле отречения, — она будет очень умеренной и приемлемой.

Вернувшись домой, Забарелла тяжело опустился в кресло, стоявшее у его письменного стола. В душе кардинала было холодно и пусто. Он не сразу заметил лист бумаги, почему-то лежавший на стопке документов, потом, без всякого интереса, взял его. О, это письмо Лодовико ему, Забарелле. Не задерживаясь на первой строке, кардинал жадно пробежал его глазами:

«Когда вы, ваше преосвященство, вернетесь домой, то уже не застанете меня. Я не осмелился дождаться возвращения вашего преосвященства и заявить вам о том, что я решился на такой шаг, который является для меня и печальным и необходимым. Короче, я покидаю вас, покидаю навсегда.

Прежде чем объяснить вам, ваше преосвященство, почему я расстаюсь с вами, мне хотелось бы поблагодарить вас. Всё, что я ныне могу, умею, понимаю, знаю и объясняю другим, — дали мне вы. Без вашей помощи и ваших наставлений я никогда бы не смог приобрести столько знаний об этом мире. Вы показали мне жизнь во всей ее красоте и научили меня смотреть на нее открытыми глазами.