Магистр - [39]

И мы слышим знакомый голос. От радости, волнения и слабости Лукреция теряет сознание, но приходит в себя, слыша: «Дворец в Ферраре называется Алмазным, потому что мрамор, которым он облицован, огранен в форме бриллиантов. Легенда гласит: среди камней есть и настоящий алмаз. Истинный бриллиант, заключенный в мраморном ларце дворца, – прекрасная Лукреция, герцогиня Феррары, столь же невинная, сколь огульно обвиняемая во всех смертных грехах» («Ариозо-бриллиант»). Да, это Чезаре. Лукреция кидается к брату и выясняет: как только до него дошли слухи о ее болезнях и несчастливой жизни, он бежал из заточения, спустившись из окна башни. За ним охотятся теперь все те, кого он некогда привел к покорности Риму, но война не страшит Чезаре, вступившего на путь кондотьеров – руководителей мощных наемных армий.

Лукреция умоляет брата поберечь себя хотя бы ради нее. Ее уже знают здесь как «добрую герцогиню», основательницу монастырей и домов призрения. Почему бы и Чезаре не последовать ее примеру? Чезаре смеется, но обещает внять мольбам сестры. «По слову твоему все будет завтра, – говорит он. – Но сегодня все будет по-моему».

Один вопрос остается у Лукреции, чувствующей, что наутро они расстанутся навсегда. Кто погубил их брата Джованни? «Цезарь, где брат твой, Жуан?» Чезаре отвечает со всей искренностью: «Я Цезарь, а не Каин». Их брата, злосчастного Джованни, не вернешь, но Чезаре обещает Лукреции странное: «Грядет другой, второй Джованни». Брат и сестра соединяются в объятии: во всем мире они одни любят друг друга. (Оркестровое интермеццо: «Прощание».)

* * *

Утро. Лукреция в смятении: не веря обещаниям брата, она беспокоится о его судьбе. Появляется флорентийский посол Макиавелли и пытается развлечь ее рассказами. Он вспоминает давние события, когда закатилась звезда Флоренции и город оплакивал кончину Лоренцо Медичи, вместе с которым поникла слава города (фортепианное соло «Река Арно весной»). Он вспоминает, как Александр отлучил Савонаролу от церкви, а тот на костре проклял весь его род (камея Савонаролы – ария «Segnor, fammi vendetta»[74]). Видя, как эти рассказы расстраивают добрую герцогиню, Макиавелли меняет тему, упоминая о книге, которую пишет. Она называется «Государь», и великий мыслитель ставит в пример правителям будущего не кого иного, как безнравственного Цезаря Борджа за его хитроумие и стратегический гений. Ведь именно он доставил чашу, признанную Священным Граалем, в храм Святой Марии в Валенсию, на родину дома Борджа!

Лукреция чувствует, что этот разговор неспроста. «Что с моим братом? Копье, чаша и книга не нужны мне. Мне нужен Цезарь!» «Чезаре более нет», – сознается флорентиец. Конечно, «Государь» обманул сестру, он не умел не рисковать. На следующий день после визита в Феррару он попал в засаду, в одиночку отправившись в расположение противника, и был убит (дуэт «Горькая правда, алмазная донна»). Лукреция в ужасе кричит. Затемнение. Оркестр: «Век войн и обмана».

Coda

Некто в плаще с капюшоном подходит в темноте к воротам небольшого высокогорного монастыря. Тема Лукреции и «Лунное интермеццо» сплетаются, перерастая в исполняемую за сценой монахами всенощную. Человек наклоняется и кладет какой-то сверток на землю возле входа. Слушатель понимает: эпоха Борджа закончилась, но жизнь продолжается. (Арфа: «Ночь в Ферраре».)

13. Китайский врач

Последние такты «Двух Джованни» отзвучали, и воцарилась тишина. Потом в правой ложе бенуара раздался тонкий женский «а-аах», и грянули аплодисменты. Занавес взлетел, исполнители совершили выходы и поклоны. Кричали «браво», кидали цветы. Опомнившись, заставили бисировать Лукрецию и Шаляпина. Упавших в обморок дам быстро привели в чувство: помогало осознание интриги, окружавшей эту премьеру, и тратить время на лежание в креслах без чувств было обидно. Публика даже позабыла о сплетнях, особенно активно просачивавшихся из театра после генеральной репетиции. Что якобы за выданный автору срок было написано две оперы – настоящая, для посвященных, и эта – бледная копия настоящей, но даже и в таком виде доводящая публику до экстаза. Что настоящую оперу и слушать-то нельзя, не будучи этим самым посвященным: музыка дьявольского португальца калечит слушателю душу и тело – из ушей и глаз течет кровь, человек бьется в конвульсиях и скоро в муках умирает. (Так, дескать, случилось с подслушавшим репетицию костюмером, посланным со шпионским заданием одним высокопоставленным лицом.) Что с композитором-дирижером лучше не иметь никакого общего дела: музыканты его находятся в самом незавидном положении – он затыкает им рты высокими гонорарами, а в случае неповиновения бьет хлыстом при всем оркестре (да вы посмотрите возле пюпитра, там и лежит!), заставляя играть настоящую музыку. Что музыкант тогда теряет слух, как случилось с несчастной арфисткой, которую ждет в Саратове старик-отец, возложивший на ее успехи все свои надежды. Что эта опера – издевательство над голосами певцов (и особенно певиц), но из-за гениальной – куда деваться! – музыки стала тем, чем стала, ах, браво же, маэстро, браво!

Мы уже сталкивались в российской части нашей истории с пышными московскими слухами. Все эти россказни были ложью от начала и до конца, особенно некоторые; правда же состояла вот в чем.