Магистр - [117]

Ратленд теперь понял, что совершил огромную ошибку, уничтожив де Катедраля – единственного человека, пытавшегося с ним уживаться. Адепт, хотя и не мог прекратить преследование своего ученика полностью (отчасти потому он не давал добро на растерзание последнего Ланцола, что осознавал его исключительные способности к выживанию, сулившие смертельную опасность преследователям), все же полагал, что живой Ратленд под наблюдением – лучше, чем война с ним. В открытой войне Медовые кошки могли потерять слишком многих, и тогда – кто будет заниматься судьбами мира? Но мэтра не стало, и его место занял другой. Функции последнего алхимика перешли к новым людям, знавшим простую аксиому: последний Ланцол должен быть убит. Ситуация вышла из-под контроля, и годы, последовавшие за переворотом в России, были сложными годами и для Ратленда, и для палаты Торн.

При всем своем умении бить прямиком в сердце проблемы магистр был один. Он уже не мог добиться в Германии того, чего некогда добился беседой с молодым Бенито Муссолини, послушно выполнявшим сейчас заложенную в него экономическую программу. Теперь нашего героя подстерегали буквально повсюду, и его передвижения превратились в открытую войну.

* * *

Мы уже упоминали, что наш герой с поистине коллекционерской методичностью собирал некоторые артефакты, которые успешно использовал. Отработав, он помещал их в надежные места, полагая, что артефактам лучше находиться у него, чем в неумелых и непочтительных руках. В швейцарском банке хранился тщательно изменивший свою древнюю внешность шлем из Саттон-Ху. В малоизвестном хранилище в Монако дожидался будущего непобедимый меч пророка Мухаммеда. В испанском городе Овьедо в ковчежце из кедра под личным присмотром супруги генерала Франко отдыхал от путешествий прямоугольный кусок льняной ткани с преинтересными пятнами крови, полностью совпадающими с рисунком на гораздо более знаменитой Туринской плащанице. В 1934 году плат из Овьедо попытаются уничтожить взрывом бомбы и не сумеют. А вот в муниципалитете французского города Аржантёй без помпы и огласки содержался коричневатый шерстяной хитон, отличительной особенностью которого являлось отсутствие швов.

Все эти нагруженные многовековыми верованиями вещи, прошедшие опасные приключения, помнившие звон мечей крестоносцев и воинов ислама, стоны распинаемых рабов и руки апостолов, наш герой со свойственным ему хладнокровием использовал. Да только со свойственной ему же трезвостью он знал: ни один артефакт, сколь бы несравненной «электропроводностью» он ни обладал, не умел ничего сам по себе. И то Копье судьбы, за которым гонялся австрийский ефрейтор, наконечник, постоянно находившийся в опасной близости от правой ладони Винсента Ратленда, сам по себе не мог ничего. Обладание копьем Лонгина, ставшим копьем Ланцола, не гарантировало его владельцу ни дополнительной неуязвимости, ни неотвратимости победы.

Магистр был один, и даже связи со здравомыслящими политиками Северного полушария уже почти не работали: по мере продвижения в глубь двадцатого века мир слишком уверенно увяз в кризисе. Знакомые российские дипломаты давно погибли или переместились в Европу, а среди большевиков у него друзей не было. Ратленд не мог распутать все узлы нового мира, как бы ни старался и какими бы нетривиальными методами ни пользовался. И все же он следил за артефактами. Поэтому когда некая христианская реликвия, принадлежащая дому Савой, по личному указанию короля Италии Виктора Эммануэля III отправилась поездом в высокогорный монастырь Монтеверджине близ Неаполя, чтобы укрыться от волнений нестабильных времен в тайнике, Ратленд отправился за ней.

Но прежде чем мы расскажем о приключении при Монтеверджине, объясним, почему магистр больше не предпринимал попыток войти в Ур. У него возникли новые соображения о принципах допуска, и он решил держаться «на поверхности» до последнего. Подозрения же были вот какие: Ур брал за вход жизнь. Система это была сложна и не до конца понятна. Для себя он посчитал так: первое же его – неудачное – вхождение погубило сына Агнес. Ратленд не знал, как именно забрали мальчика и куда спрятали, не знал, жив он или мертв, но факт оставался фактом: Питера нигде не было. Поэтому спустя полтора десятка лет он перестал его искать.

Переход из Португалии в Россию – всего лишь переход, давший ему возможность найти следы родителей, был оплачен самоубийством Амадеи дель Соль. Верденская эпопея и мучительная победа Антанты в Великой войне забрала не только голубоглазого старика Жюльена Шателя, но и потребовала уже на выходе его собственной смерти, ощущавшейся как вполне реальная. Риск был высок. Кого потребует та сторона в следующий раз? Выпустит ли его назад? Ур не был лондонским метрополитеном, в который можно спуститься, доехать до нужной станции и спокойно выйти наружу. Чем серьезнее была задача, тем большая плата требовалась за возможность ее решить. Поэтому магистр оставил свой решающий козырь – Ур и созданный им Рэтлскар – на самый последний случай.

* * *

Южная Италия. Снова осень – конец октября 1924 года. По узкой горной колее среди разноцветных лиственных лесов на плато, раскинувшееся на высоте тысячи трехсот метров над уровнем моря, трудолюбиво взбирался веселый красный поезд. Состав, заполненный паломниками и людьми, ехавшими по своим делам, рутинно миновал город Авеллино и направился в долину Сабато. Именно там с середины двенадцатого века красовался под роскошным, вечно весенним солнцем области Кампанья храм Святой Марии в Монтеверджине, заложенный на Горе Непорочной Девы отшельником Гульельмо да Верчелли, основавшим вильямитскую ветвь бенедиктинского монашества. Не обошлось и без вдохновенного паломничества: Гульельмо-Вильям посетил святилище Сантьяго ди Компостела, для пущих мучений плоти заковав себя, словно бочку, в железные обручи. Все это помогло будущему святому, вернувшись и основав в горах обитель, стать чудотворцем, а озабоченному судьбой Христовой плащаницы королю Виктору Эммануэлю III решить, что именно к вильямитам должна отправиться величайшая святыня, хранившаяся уСавояров