— Очень интересно, а вы из какой организации?
— Из самой высокой, — завопил Любезный, — Уж поверьте нам.
— Я вам ничего не скажу, оставьте меня в покое.
— А если мы заглянем в глаза вашей судьбы? — тихо спросил иностранец.
— От этих слов Краснов пришел в бурное беспокойство и начал кружится на кровати, бормоча одно и то же:
— Один, один как перст, за всех один… — Вводит себя в транс, Магистр, — произнес Лю-езный, — я видел это сотни раз у творческих людей.
— Ничего, вернем к жизни очень быстро.
Магистр склонился над Красновым, и их взгляды встретились.
— А если кто кроме тебя пишет великое?
Взгляд непрошеного гостя так поразил писателя, что он затрясся, вспоминая всех российских писателей, знакомых ему. Но зависть — это божественное взлелеянное человеком чувство — не способна на правду.
— Нету, никого нету, я костьми лег, я сюда ушел от людей, я с небом говорю, — вопил писатель.
Магистр тихо шепнул что-то на ухо Краснову. Взгляд его сразу оживился, воля и чувства вернулись, и он заговорил:
— Да, вспомнил, мой господин, конечно, конечно, есть, Андрей Варфоломеев.
— Значит, вы все же не одиноки в литературе.
— Конечно, нет, мы даже хотели написать роман в творческом тандеме, — неудобно заерзал Краснов.
— О, ну, уж про ваши тандемы мне достоверно известно, — юродиво сообщил Магистр и смерил убийственным взглядом Краснова.
— Ворует романы, — спокойно констатировал Любезный.
— Нет, что вы, как же можно, все сами, все сами пишем, — затрясся писатель.
— Монсеньор, я боюсь, вы его доведете до умопомешательства.
— Ничего, русской литературе не привыкать, там сумасбродов хватало.
— Мой господин, — завопил Краснов, — он живет здесь недалеко, один на даче.
— Кто он?
— Андрей Варфоломеев.
— Хорошо, а что он пишет?
— Не знаю точно, но очень необычно.
— Роман?
— Да.
— Интересно, и о чем там говорится?
— Я не знаю, мой господин, но это гениально, я читал и высказал свое мнение.
— Какое?
— Отрицательное, — уверенно произнес Краснов.
— И что же, позвольте, после этого с вами сделать?
— Мне все равно, — тихо и уверенно сказал Краснов.
— Ну что же, пусть будет так.
— А как же писатель Балтазар Елисеев? — спросил Любезный.
Тут писатель оживился и выдал такую сложно-отрицательную тираду, что вызвал даже восхищение Магистра и его спутников.
— Балтазар Елисеев стал лауреатом премии «Книга за книгу». Первое место было присуждено ему за роман «Пуп вечности». Во множестве интервью он проявил потрясающее видение судьбы. На большинство вопросов он отвечал вялой мимикой лица, а корреспонденты потом переводили эту мимику на свой вкус. Получалось очень цветистое интервью, выражавшее не столько предпочтения автора, сколько его сюрреалистический взгляд на литературу. Молчание, как это часто бывает, приняли за гениальность.
Краснов достал последнюю сигарету из-за уха, громко закурил и тихо произнес:
— Нет, вам нужен Варфоломеев.
6
Прохладным подмосковным утром иностранец со свитой пили чай у Андрея Варфоломеева. Он принял их за иностранных журналистов и, одичавший от одиночества, с удовольствием пригласил в гости.
— Так вы, значит, писатель? — спросил многозначительно Магистр.
Андрей замялся и не знал, что ответить.
— Пожалуй, можно утверждать, что писатель.
— Ну, конечно, писатель, — услышал он голос за спиной. Слуга Магистра держал в руках несколько страниц, набранных на компьютере.
— Ну, что там, Любезный?
— Сейчас прочитаю, Монсеиьор… «В начале не было ничего».
— Не ново, — сказал Магистр.
— «Потом явился свет. Темнота была зачатием света. Так рождается младенец, он видит свет и издает крик, крик жизни».
Воцарилась тишина, которую люди совершенно точно называют гробовой. Любезный продолжал:
— «Свет родился из глубины тьмы, но даже у тьмы есть свет. Луна — это фонарь темноты. Ее перво-возвестник. Так устроено все в этом мире — одно уравновешивает другое.
— Сколько бы сердец не соединилось на Земле, если бы не волшебство лунного света, Света Тьмы. Разве Солнце соединяет людей? Нет, Луна, свет темноты».
— Ваше?
Андрей одобрительно кивнул.
— Так, — как будто безучастно сказал Магистр и осмотрел жилище писателя с глубоким интересом. Его взгляд остановился на галерее пустых бутылок, стоящих в ряд около печки.
— Пьет все время, — тут же заметил Любезный.
— Пьяница? — возмущенно спросил иностранец.
Андрей хотел было оправдаться, но не успел открыть рот, как услышал голос Любезного.
— О, что вы, Монсеньор, как же это может быть, какой же он пьяница, пьет только благородные вина, преимущественно итальянское, вчера две бутылки «Бароло», давеча «Амароне» уговорил…
— Что это ты по-древнему заговорил?
— Но ведь вы, Милорд, знаете нашу природу, больше месяца и я впитываю в себя местный этнос, можно сказать, с кровью. — И Любезный с удовольствием опрокинул остатки красного вина из бутылки, стоящей на столе.
— Ладно, помолчи, зачем же вы, мой друг, тратите деньги на вино?
— Там истина, ведь вы знаете.
— В вине?
— Нет, во мне.
— А, что же, вы итальянские предпочитаете?
— Да, в основном.
— Позвольте полюбопытствовать, почему именно итальянские?
— Они теплее других, — сказал Андрей.
После этих слов Андрей жадно сглотнул и подумал о бокале красного вина.
