Магический Марксизм - [40]

Лефевр – один из немногих, кто исхитрился занять невозможную позицию где-то между этими двумя крайностями, такую позицию он обозначил как «окультуренная стихийность». Окультуренная стихийность сосредотачивается на конкретных проблемах, практических и теоретических, которые для своего решения требуют одновременно собранности и энтузиазма, продуманной организации с примесью безумных идеалов, требуют как метода, так и mística. Она также означает «беспрестанный критический анализ абсолютной политики и идеологии, выработанной специализированными политическими машинами» справа или слева. Окультуривание стихийности сегодня представляет собой не догматизм или нигилизм, а нечто совершенно другое: это форма борьбы, разрушающая буржуазную систему подобно тому, как это делали романтические денди времен Стендаля, однако более экспериментальная в своей экстравагантной субъективности, более пригодная для борьбы в своем магическом воображении. Это одновременно классический и постмодернистский активизм, новый ретромарксизм: более злой и реалистичный, чем у поколения, которое дало нам сюрреализм, однако более юмористический и свежий, чем у поколения самого Лефевра – коммунистов в галстуках и участников рабочего движения.

«Для того чтобы быть романтиком, необходима отвага, – утверждал Стендаль, – так как здесь нужно рисковать»[109]. В каждое новое тысячелетие романтизм стихийно возгорающегося костра подобным же образом очищает будущее и ставит все на карту. Он идет впереди игры, исходит от нас, всматриваясь в далекий горизонт. Его присутствие подразумевает новую позицию – своего рода парение в воздухе, и если мы как следует приглядимся, мы увидим, почувствуем его присутствие: в сегодняшних мятежах, неподчинении, протестах, отказах, стихийном сопротивлении. То, что видели в этом романтики эпохи Стендаля, и то, что видят сейчас «новые романтики», – это мир, в котором правят насилие и бессмыслица, и они должны быть уничтожены, сметены, взорваны. Утвердится новый романтизм, он уже утверждается с помощью разнородных доведенных до отчаяния элементов общества: молодежи, политических бунтарей, изгнанников, интеллектуалов, безработных и (или) уволенных работников, антикарьеристов, деклассированных девиантов, полупомешанных дебоширов, неудачников, признанных и непризнанных гениев, денди и, возможно, даже некоторых снобов. Эта оборванная разношерстная публика воплотит, уже воплощает на руинах повседневности буржуазного общества свои идеальные решения для него, бросая вызов его моральному порядку, пожирая общество изнутри, стараясь полностью переизобрести внешний мир, используя всю власть символизма и воображения.

Все стихийные трансгрессивные акты – это сокрушительная месть за те ограничения, которые накладывает власть на язык. Речь (в ее самом широком смысле) проявляет себя как основная свобода, которую также можно назвать первичной. Когда протест и критика объявляются вне закона, замалчиваются или выставляются на осмеяние в прессе, когда им не дают выплеснуться на улицу, волнение и возмущение находят себе выход в острой борьбе; и вскоре может последовать взрыв освобожденных речи и действия. На улицах уже разворачивается стихийная борьба, слышатся возмущенные голоса людей, объединившихся вокруг различных повесток дня, выражаемых различными группами и касающимися разных вопросов: аннулирование задолженности стран третьего мира, запрет детского и рабского труда, освобождение городов от машин, поддержание нормальных условий жизни в городах, упразднение Мирового банка и МВФ, регулирование глобализации, изменение мира и изменение жизни. Участники движения продемонстрировали и, безусловно, будут продолжать демонстрировать свое возмущение. Воинственность и стихийность с новой силой подняли голову. Борьба неуклонно ставит вопросы, ищет ответы, мечтая об альтернативах. Она также показала поразительную способность политизировать людей, особенно молодежь, которая недовольна спектаклем выборов и которая испытывает опасения за нашу хрупкую демократию и разгромленное общество.

Среди участников этих процессов, например, «Глобальный обмен» («Global Exchange»), сан-францисская правозащитная организация, объединяющая в себя бродячих нахалов, молодых активистов, путешествующих как по Америке, так и по всему миру. Они выступают против корпораций с беспрецедентной яростью, комбинируя тщательное планирование со стихийной воинственностью, здравый анализ с сентиментальным утопизмом. Однако главный онтологический смысл существования «Глобального обмена» – это организация везде, где это возможно: политическая активность и прозелитизм, проведение семинаров и диспутов, устройство демонстраций и бойкотов в режиме хорошо подготовленной импровизации. Их идеи и идеалы – это ответ той большой черной дыре, которую капиталистический консьюмеризм оставил в наследство сегодняшним молодым, умным людям. «Глобальный обмен» кроме того – главная составная часть «Сети прямых действий» («Direct Action Network», DAN), зонтичной группы, специализирующейся на мирных протестах. DAN также осуществляет