Мафия СС - [45]

Через полчаса я поднимался по покрытой блестящим линолеумом лестнице в доме пограничной полиции. Мои попытки добиться приема у шефа Плинсингера оказались тщетными. Улыбающаяся секретарша стала сдержанной, когда я предъявил журналистское удостоверение парижской газеты. Из-за моего безупречного немецкого произношения атмосфера стала еще более натянутой. В моем присутствии, как заметила моя молодая спутница Рената, знающая свое дело секретарша начала односложно отвечать на бесчисленные вызовы, сигналы которых ярко вспыхивали на светящемся табло. Очевидно, такого непрошеного гостя следовало держать в стороне.

Я воспользовался платной телефонной будкой в коридоре, чтобы позвонить Штрассеру. Отто ответил мне: «Вы там ничего не добьетесь. Когда вам надоест, отправляйтесь на Эттштрассе, в пансион, адрес которого я вам сообщу. Все бывшие эсэсовцы, проезжающие через Мюнхен, любят в нем останавливаться. До встречи, дорогой друг…»

Едва я вернулся в приемную, как ко мне подошел служащий. Он с извинениями протянул мне влажную руку, ссылаясь на перегруженность работой в связи с пасхальным конгрессом протестантов. Перед тем как покинуть меня, он сказал:

— Упомянутый Райа Эрико, австрийский подданный, неожиданно прибыл в ФРГ, взял такси и велел отвезти себя в «Байришер хоф», наш лучший отель… Кроме этого, я, к сожалению, ничего не могу сообщить французской прессе, которая публикует столько небылиц о новой Германской демократии…

Я отправился в обветшалый дворец, где осенью 1945 года вместе с моими друзьями из Си-ай-си мы допрашивали высших офицеров СС, уличенных в укрытии редких художественных ценностей, приобретенных мошенническим путем.

В машине, которую вела исполнительная Рената, я начал перелистывать досье Райаковича.

Молодой адвокат из австрийского города Грац. По первому браку — зять д-ра Антона Ринтелена, бывшего губернатора Штирии, а затем австрийского посла у Муссолини и одного из вдохновителей аншлюса 1938 года, молодой Райакович, несмотря на свою славянскую фамилию, сделал головокружительную карьеру в СС. Опекаемый, как и другие молодые юристы, герром д-ром Гейдрихом, он был вскоре назначен в отдел Эйхмана, что приблизило его к бригаденфюреру СС Вильгельму Харстеру, ответственному за оккупированную территорию Голландии.

Я непременно хотел задать несколько вопросов бывшему исполнителю и идеологу истребления евреев в период войны. Имя Райаковича связано с секретным проектом, большей частью забытым или совсем неизвестным современным историкам, — проектом создания еврейского поселения на равнине Ниско — значительной территории между Варшавой и словацкими Карпатами — местности заболоченной, с плохим климатом. Об унылой равнине Ниско с содроганием писали еще хроникеры времен Наполеона…

На втором этаже дома на Эттштрассе, который мне указал Штрассер, меня встретила улыбающаяся женщина.

— Герр профессор Шмидт сказал мне, что я могу встретить здесь… герра Райаковича.

(Я нарочно упомянул профессора Шмидта: в «вечной Германии» их такое множество!)

— Он как раз ждал кого-то, — ответила она мне. — Несомненно, вас… Но он ушел около часа назад со своей женой Джулианой, захватив два маленьких чемодана. Видимо, он торопился… «Мерседес» с самого утра ждет его…

Мне осталось лишь сфотографировать номер[41] роскошного автомобиля военного преступника. Через четыре дня Эрико Райа прибыл в Австрию. Воспользовавшись интенсивным автомобильным движением, а возможно, и пособничеством полиции, он предстал с высоко поднятой головой, улыбаясь, перед венским судебным следователем. К великому удивлению его самого и его адвоката г-жи Джоан Досталь, он был тут же арестован. Сердобольный суд приговорил его… к двум с половиной годам заключения.

Румяные, дородные и моложавые патентованные убийцы — те самые, которые использовали малолетних девочек в концлагерях как подопытных кроликов, а их старших сестер посылали в бордели для «капо», перед тем как засвидетельствовать истощение и необходимость прибегнуть к «лечению» газом «Циклон-Б», — средь бела дня разъезжают в «мерседесах» последних моделей, разводят цветы на своих роскошных виллах, играют на аккуратно подстриженных зеленых газонах с белокурыми детишками и внуками.

Несколько раз я, признаться, играл роль шпика. В Шлезвиг-Гольштейне, Ганновере и Баварии я устраивал засады на тихих улицах за изгородью или у ворот из кованого железа, приглядываясь к занятиям и повадкам бывших палачей.

Трижды мне удалось смотреть им прямо в глаза. То было молчаливое противоборство. Обычно они, прищурив голубые или серо-голубые глаза, инстинктивно отводили взгляд в сторону, но исподтишка, боязливо вновь поглядывали на меня с молчаливой ненавистью. Мы никогда не заговаривали. Да и о чем? Однако эту непримиримую конфронтацию можно было бы представить себе в виде такого диалога:

— Итак, герр профессор, вы помните времена, когда были образцовым убийцей?

— О, это было так давно… И к тому же вызывалось потребностями тотальной войны. Мы, немцы, привыкли исполнять приказы наших командиров. Нам приходилось столько сражаться, не правда ли?

— Калечить и убивать детей — такова, выходит, тотальная война?