Мафия изнутри. Исповедь мафиозо - [20]

Я глядел на них сквозь щелку двери. У них был свежеиспеченный хлеб, чайная колбаса, сыр, фрукты. И вино: по бутылке на брата. Из-за голода и отчаяния мне пришла в голову мысль: выбелить лицо известкой, раздеться догола и выскочить, как восставший из гроба, вытянув вперед руки. Они, наверно, убегут со всех ног. А я смогу поесть и выпить за их здоровье, а потом смыться. Но это было бы с моей стороны глупостью, и дело кончилось тем, что я просидел, затаившись в темноте до шести часов вечера. Я не мог справиться с мучившей меня жаждой и бросился пить застоявшуюся воду из какой-то канавы с лягушками и головастиками.

Как только погода стала портиться, я сменил кладбища на церкви. Теперь я уже не заходил в маленькие селения, а в крупных селениях и городках больших церквей сколько душе угодно. В те времена они всегда были открыты. Я незаметно проскальзывал внутрь под вечер. Картина всегда была одинаковая: несколько старух, ожидающих своей очереди исповедоваться, четыре зажженных свечи, а вся остальная церковь тонет во мраке. Я устраивался за алтарем — и спокойной ночи! Самое сложное было выйти утром, но лишь однажды меня заметил церковный сторож — наверно, у него были не все дома, потому что он только рассмеялся и ничего не сказал.

Вот так я обошел пол-Сицилии. Такие голодные места, как Санта-Элизабетта, Петралия, Делия, Контесса Энтеллина, я помню до сих пор. Они были еще беднее, чем селение, где я родился. Городишко, где я задержался немного дольше, это Капикатти, в провинции Агридженто — там я застрял на целых три месяца. Однажды я ночевал в тамошнем кафедральном соборе, находящемся не на главной площади, как обычно, а на какой-то безлюдной площадушке. Наутро, выходя из собора, я заприметил напротив него палаццо с очень запущенным садиком. Вечером, вновь проходя мимо этого дома, я не увидел в нем ни единого освещенного окна.

Входить в это палаццо и выходить из него легче легкого — на площади других жилых домов не стояло, и, едва темнело, она превращалась в пустыню. На всякий случай я разбил лампочку в единственном фонаре, и ночлег мне был обеспечен. Я сделал солидные запасы продовольствия и наконец-то устроил себе нечто вроде постели. Единственной проблемой были крысы, огромные и худющие; они голодали уж не знаю сколько веков и набрасывались на мои припасы даже днем и при мне без всякого ко мне уважения. Они бы сожрали даже мой пистолет, если бы я вовремя не принял меры: пришлось купить крысиного яда, хотя это было и не мое жилище.

Между тем деньги таяли с каждым днем. А кроме того, приближалось Рождество, и я не знал, что мне делать. Если я не приеду и даже не пришлю весточку, дома могут вообразить неизвестно что. Но именно тут-то и таилась опасность. Где наверняка можно найти того, кого ищешь? У него дома, в день Рождества! Я думал-думал и в конце концов нашел решение. Я черкнул два слова, сообщив, что не могу приехать, и поздравив с праздником. Потом пошел на автовокзал, откуда отходил автобус на Агридженто, и начал вглядываться в лица отъезжающих. Один из пассажиров был одет так, как одеваются крестьяне, когда едут в город. Ему было лет пятьдесят пять — шестьдесят. Со всей вежливостью я попросил его опустить в почтовый ящик мое письмо, как только он приедет в Агридженто, потому что не хочу, чтобы некоторые люди знали, где я нахожусь. Но этот человек не дал мне закончить и взял меня за руку.

— Я понял. Можешь быть спокоен.

Я тоже оказал бы такую услугу, если бы меня кто попросил.

В день святого Стефана я ушел из палаццо с садиком. Теперь дома, в моем селении, меня никто не мог ждать. Поскольку родители мои неграмотные и письма, которые получают, просят соседей читать им вслух, содержание моего письмеца уже всем известно. Я решил, что смогу провести денек дома, а потом уехать. План был хорош, но поездка окончилась, еще не начавшись. Едва я, выходя с площади, свернул за угол, как напоролся на патруль — двух карабинеров во всей амуниции, в тяжелых сапогах, с винтовками за спиной. Я только что побрился, но волосы у меня отросли длинные. Я понял, что мне не повезло. Они остановились, когда я проходил мимо них, оглядели с головы до ног, потом окликнули:

— Эй ты, у тебя есть документы?

Документы у меня были. Но они обыскали меня и нашли пистолет. Надо было только на них поглядеть, как радовались эти молодые ребята. Но когда я показал им разрешение на оружие, они выпучили глаза и застыли с идиотским видом. Они никак не могли поверить и долго сличали фотографию с моим лицом. Наконец отвели меня в казарму. Старшина был неаполитанец и, видно, не мог примириться с тем, что Рождество ему придется провести в Капикатти — ему, привыкшему к морю и Везувию. Он начал расспрашивать, зачем мне оружие.

— Посмотрите на разрешение: кто его подписал? Мэр, префект, начальник полиции? Вот у них и спрашивайте, зачем они мне его дали.

— А для чего ты его испрашивал?

— Это уж мое дело.

Он дал мне пощечину. Не слишком сильную. Для него я был мальчишка, и он думал, что имеет на это право. Но то время, когда я получал затрещины, уже прошло. Я сказал ему: