Мафия-93 - [13]

– Правильные слова говорите! – поцокал языком Филя. – Очень правильные. Только где гарантия?

– Мне, как и тебе, невыгодно, чтобы дело раскрутили.

– Невыгодно, – согласился Филя, – хотя, – пожал плечами, – если что-нибудь произойдет, с вас как с гуся вода, а вот какого-нибудь Филю обвинят в том, что он на самого милицейского начальника клепает, да еще посмеются зло.

– Не доверяешь.

– А почему я должен вам доверять, начальник? Вот если бы вы мне расписочку выдали…

– Ну и наглец же ты!

– Не наглец, а осторожный.

– Все равно миллион это много.

– Согласен, – вздохнул Филя, – сто сброшу.

– Пятьсот.

– Обижаете, начальник.

– Просто у меня нет больше. Филя засмеялся.

– Я считаю так. Вам, начальнику, тот Хмиз до фени. А вот у того, кому он стал на дороге, башли найдутся.

– Умен ты, Филя!

– Умен, – блеснул глазами Хусаинов, – на том и держусь.

– Ну ладно, – дал задний ход Псурцев, – сойдемся на восьмистах. И только лишь потому, что я сегодня уступчивый.

– Согласен, но только потому, что на своих гончих намордник натянешь, начальник. Когда нужно?

– Как можно быстрее.

– Сделаем. Нужно только этого Хмиза куда-нибудь за город вытащить. Хотя бы сюда.

Псурцев подумал и сказал:

– Послезавтра. В девять вечера. На двадцать третьем километре западного шоссе. Там за полкилометра от шоссе в дубовом лесу поляна. Мы там всегда сабантуйчики организовываем. Хмизу позвонят, вызовут – он то место знает и приедет.

– Половину башлей завтра, – щелкнул пальцами Филя. – Аванс.

Псурцев поморщился.

– Игра у нас открытая. А лишний раз встречаться…

– Не надо встречаться, начальник. Вы бабки в портфель затолкайте, а портфельчик этот в газетном киоске забудьте. На углу Центрального проспекта и Индустриальной. Там тетка Катря торгует, она мне и передаст.

– Договорились. Пусть эта тетка завтра в двенадцать как штык там будет. Мой человек трижды постучит ей в дверь и портфель забросит.

Филя еще раз повертел ключи на пальце.

– Сделаем все чисто. Жалко, правда, Степку Хмиза, но только ради вас, начальник.

Полковник смерил Хусаинова с ног до головы тяжелым взглядом, но ничего не сказал: повернулся и молча направился к «Москвичу».

* * *

Стол накрыли в банкетном зале. Он стоял у открытого окна, и ветерок забавлялся с шелковыми гардинами. Белоштан придирчиво осмотрел сервировку и остался доволен. Все по высшему классу: икра черная и красная, осетровый балык, немного семги, нежирная ветчина и сырокопченая колбаса – такое в обычном провинциальном ресторане не подадут ни за какие деньги. И две бутылки: вульгарная «Столичная» и коньяк «Двин». «Двина» не нашлось даже в загашнике директора ресторана, пришлось обратиться к собственным запасам, из Любчиковой кладовой. Но не беда. Сегодня ничего не жалко, ибо надо смотреть вперед и рассчитывать не на год и не на два. На каждую вложенную тысячу, если умело повести дело, можно получить не меньше тысячи и даже больше.

– Садитесь, дорогой Михаил Николаевич, – показал на стул Белоштан. – Сейчас мы с вами выпьем по маленькой, так сказать, неофициальной. – Взял за горлышко бутылку с водкой, почему-то посмотрел на свет. – Прозрачна и чиста, как наша душа, и крепка, зараза, но осилим! Мы с вами, Михаил Николаевич, все осилим, ибо жить стало лучше и веселей. Это не я придумал, это сам товарищ Сталин выдвинул такой тезис. А что? Ругают сейчас Сталина на всех перекрестках, поносят, как могут, а человек был мудр – конечно, методы были несколько своеобразные, но языками не трепали и уважали власть. А сейчас, скажу вам… – вдруг Георгий Васильевич прервал свой патетический монолог и округлил глаза. – Тоня, – позвал он официантку, стоявшую у белых дверей, – что же ты, Тонечка, о селедочке забыла? Дунайского посола подай, нет лучше закуски под «Столичную». Когда-то правда, был еще залом, но сейчас, думаю, и в Кремле заломом не балуются, не то что мы, простые смертные…

Официантка, пышногрудая блондинка, всплеснула руками, изобразив на лице страх, побежала на кухню, а Белоштан налил в рюмку водку, но пить не стал, ожидая селедки. Михаил Николаевич, низенький, лысый, с коротко подстриженной седой бородкой, жадно потер руки, соорудил себе бутерброд, не пожалев красной икры, поднял рюмку, но Белоштан остановил его.

– Я вас прошу, – воскликнул, – потерпите минутку, не пожалеете!

И действительно, ждать пришлось лишь минуту, Тоня уже несла селедку, она сделала книксен, извиняясь, и Георгию Васильевичу неожиданно захотелось ущипнуть ее за соблазнительное бедро.

– Хороша девка! – подмигнул Михаилу Николаевичу и, дождавшись, когда официантка отошла, тихо произнес: – Если хотите, она вечерком заглянет к вам.

– Посмотрим… Может, в этом и будет необходимость.

Георгий Васильевич откинулся на спинку стула, с пониманием посмотрел, как налегает на деликатесы гость, и подумал: «Плюгавец… Хоть и бородка, и очки в импортной оправе, хоть и пыжится, а мелкота… Ну, доктор наук, заведует каким-нибудь отделом в институте – пять тысяч рублей от силы, нищий… Мы таких можем», – как и что он может делать с такими, как Михаил Николаевич, Белоштан не додумал, да и так все было ясно: покупать оптом и в розницу. Однако сейчас от этого лысого плюгавца зависело многое, поэтому и выписал его на неделю из стольного града Киева. Позвонил домой и попросил приехать. И Михаил Николаевич сразу откликнулся. Да и как не откликнешься, когда просит сам Белоштан, а Белоштана Михаилу Николаевичу рекомендовал сам первый заместитель министра – на такую протекцию следует всегда реагировать.