Маджонг - [21]

Проводив журналиста, Чаблов вернулся к столу, взял чистый стакан, вылил в него из бутылки остаток пива, сделал большой глоток и пристально посмотрел на дочь городничего:

— Что он тебе говорил?

— Когда? — не поняла та.

— О чем вы разговаривали час назад, пока я был занят?

— Ни о чем, — пожала она плечами. — Мы бы и не успели, он только пришел.

— Ну, хорошо, — кивнул Чаблов. — Тогда вот что, Мария Антоновна, найди и пригласи ко мне Костю. Как же его по батюшке-то? Не помню. Константина Регаме.

— Он есть в нашей базе? — спросила дочка городничего, имея в виду базу данных партнеров «Пущи».

— Нет, в базе его нет, поэтому я и сказал «найди», — терпеливо объяснил Чаблов. — Это несложно. Его весь Киев знает.

* * *

— Он выдавил из тебя то, что ему было нужно, — Рудокопова постучала пальцем по диктофону. — Не ты из него, а он из тебя. Есть такой способ торговли, выматывающий, беспредельно нудный, он его лишь слегка адаптировал к ситуации.

Давай еще раз послушаем последние двадцать минут, и ты увидишь это совершенно отчетливо. Найди, пожалуйста, то место, где ты спрашиваешь его о книгах.

Уже третий час они слушали разговор с Чабловым, обсуждали его и снова слушали запись. За окнами давно стемнело, и Женя едва подавлял отвращение всякий раз, когда в комнате раздавался высокий и резкий голос Чаблова, искаженный динамиками диктофона.

— Видишь, вместо ответа на вопрос он несет какую-то чепуху. А время идет. Он сразу решил, что ты пришел говорить не о технологиях. Кому они нужны, подумай сам? Но о чем? Ты почему-то задаешь не интересующие тебя вопросы, он это чувствует и демонстративно на них не отвечает. А время уходит. Время играет на него: ты уйдешь либо не раскрывшись, но и не узнав того, что хотел, либо задашь тот вопрос, который привел тебя к нему в офис. А решать, отвечать на него или нет, и если отвечать — что именно, будет уже он. Сомнений нет, он все время подталкивал тебя и наконец добился своего.

— То есть я где-то ошибся?

— Нет. Я этого не говорила. Конечно, ты не нашел какого-то яркого гениального хода, который заставил бы Чаблова отдать нам рукопись и долго благодарить за то, что мы согласились взять ее бесплатно, но что ж поделаешь… Чаблов сильный игрок и хитрый. Мы рассчитывали застать его врасплох, но не вышло. Это не страшно.

Теперь ему известно, что его покупкой на аукционе интересуются, и он ясно дал понять, что рукописи не продаст. Из этого и будем исходить. У нас еще остается небольшое преимущество, хотя я не знаю, как его использовать.

— Что ты имеешь в виду?

— Он знает, кто ты, но не знает, кто за тобой стоит. Он не знает, кто я.

— Значит, Чаблов постарается это выяснить.

— Прекрасно. Итак, нам известен его следующий ход.

— А что нам это дает?

— Почти ничего. Я не собираюсь от него прятаться, хотя и предупредила организаторов аукциона, чтобы без моего ведома информацию обо мне никому не давали. Так что у него есть только один канал информации — это ты. Ты готов к встрече с представителем Чаблова?

— Почему бы и нет? Это даже интересно.

— Если честно, мне тоже, — усмехнулась Рудокопова. — Но сейчас действия на чабловском направлении — это чистая тактика. А чтобы не потерять темпа, нам нельзя забывать о стратегии.

— Что-то я нить упустил, — честно признался Женя.

— Не переживайте, коллега, — Рудокопова поднялась с дивана и направилась к стойке бара. — Все нормально. Это не ты нить упустил, это я взялась за новую.

— И кто у нас новая нить?

— Новая нить? Сейчас скажу, — она легко подпрыгнула и села на стойке рядом с кофеваркой. — Кофе хочешь?

— Нет, не хочу.

— Правильно, я тоже не хочу. Да, еще одно. Помнишь, ты спрашивал меня, кому принадлежали документы?

— Конечно, помню. Это же ключевой момент.

— Согласна с тобой, Львов, согласна, — качнула ногами Рудокопова, — ключевой. Поэтому часть рукописей я первым же делом отдала на экспертизу.

— Что значит «часть» и кому ты их отдала?

— Я, кажется, говорила, что моя доля архива состояла из трех частей: хозяйственные бумаги, две записные книжки и отрывок про Чичикова.

— Так детально ты мне не рассказывала.

— Ну, не рассказывала раньше, значит, рассказываю сейчас. Слушай и не перебивай, пожалуйста. Так вот, копии хозяйственных рукописей я отправила в «Пушкинский дом» и попросила установить автора. Если это возможно.

— И что они сказали?

— Отчет пришел сегодня. Если в двух словах, то они почти уверены, что это бумаги Александра Толстого.

— Александра Петровича? Того, у которого жил Гоголь?

— Да-да. Того, у которого в доме умер Гоголь.

— Как интересно, — Женя вскочил, едва не опрокинув столик. — А ведь еще тогда говорили, что он основательно порылся в бумагах Гоголя после его смерти. Но хорошо, а как они оказались в Германии?

— Мало ли. Может быть, сам Толстой вывез, а может, после революции его потомки эмигрировали и захватили семейный архив. Сейчас важно не это.

— Да я понимаю. Подожди, — перебил Рудокопову Женя, — а что за дневники?

— Не дневники, а записные книжки.

— Да, конечно. Так что с ними?

— С ними пока не все понятно. Записи в них сделаны не Толстым и не Гоголем. Совсем другим человеком. А может быть, и разными людьми. Это похоже на наброски к роману. Небольшие литературные портреты. Но послушай, — Рудокопова легко соскользнула на пол и подошла к Жене, — я это все говорю, только чтобы ты представлял картину в целом. Твоя задача — рукописи Гоголя, поэтому послезавтра ты едешь в Семипалатинск. Там живет и трудится на благо казахского народа Семен Батюшек.