Мадонна с лилиями - [15]

— Он пошел на обман только потому, что заболела мама! А выучился он этому еще в Кельне, много лет назад. Вначале, когда нам понадобились деньги, отец скопировал одну или две картины из собрания сэра Джорджа Бомона, слегка изменив их, но сохранив манеру письма оригинала, и продал…

— За большую сумму?

— Да нет, не слишком. Он ведь отнес их в маленькую лавочку по соседству, а там никогда не дают больших денег…

— И что случилось потом?

Маме стало хуже, — продолжала Сирилла с грустью, — и доктор сказал, что ей помогут только специальные, очень дорогие лекарства… Папа был в таком отчаянии, что взялся за «Мадонну с лилиями».

Она умолкла. Маркиз не торопил ее, и через некоторое время девушка, запинаясь, продолжила свой грустный рассказ:

— Отец делал ее одновременно с другими работами, которые он называл «халтурой». Фон и фигуру мадонны он запомнил еще с тех пор, когда копировал картины в доме сэра Джорджа. А вот лицо ему никак не удавалось без модели…

— И вы стали его моделью, — докончил маркиз.

На лице Сириллы появилось несчастное выражение. Чувствовалось, что девушке неприятна даже мысль о том, что она стала участницей такого грандиозного обмана.

— Это одна из самых прекрасных картин, которые мне когда-либо доводилось видеть, — искренне сказал Фейн.

Глаза Сириллы вспыхнули радостным блеском.

— Мне чрезвычайно приятно, что вы так думаете! Именно потому, что картина получилась такой замечательной, я подумала, что это отчасти извиняет папу… Ну, то, что он пошел на обман, выдавая ее за творение Лохнера.

— Не думаю, что Лохнер, да и любой другой художник, сумел бы нарисовать лучше, — галантно заметил маркиз.

Сирилла зарделась от этих слов и продолжала:

— К несчастью, мама умерла, прежде чем отец успел закончить. Долгое время он даже не прикасался к картине и снова вернулся к собственным работам.

— Мне бы очень хотелось взглянуть на них, — повторил маркиз свою просьбу.

— Я охотно покажу их вам, — с готовностью отозвалась Сирилла и поднялась, однако маркиз остановил ее.

— Как я полагаю, вы направляетесь в студию. Могу ли я вас сопровождать?

— Разумеется, сэр.

Маркиз распахнул дверь, пропустил девушку вперед, и они начали подниматься по крутой лестнице.

Студия располагалась на втором этаже. Она была просторнее остальных помещений дома и имела большое окно в покатом потолке — мечту любого художника.

Студия была наполнена обычными предметами — мольберты, возвышение для натурщиков, холсты с незаконченными работами.

На одном из мольбертов стояла картина. Ее поместила туда Сирилла после того, как отнесла Айзексу Ван Дейка. Именно над ней работал Франс Винтак, когда его свалила болезнь.

Этим жестом девушка молчаливо приглашала отца продолжить свою работу, как только ему станет лучше.

Собственно говоря, картина была почти закончена. Оставалось дописать лишь фон.

Едва взглянув на нее, маркиз сразу понял, что эту работу вряд ли удастся продать.

В картине не было ничего того, что так любят торговцы и их покупатели. В то же время картина, несомненно, была выполнена талантливой рукой. В ней Винтак пытался передать свои чувства средствами, непривычными для того времени.

Даже объект, к которому обратился художник, был не совсем обычен — несколько апельсинов лежали на столе около вазы с цветами.

Вся эта композиция, изображенная крупными мазками, была освещена ярким светом, который, на первый взгляд, не имел никакого отношения к предмету, но при более пристальном рассмотрении зритель понимал, что именно этот свет придает всей картине ее неизъяснимое очарование.

Пока маркиз изучал картину, Сирилла не спускала с него глаз, отчаянно надеясь, что натюрморт ему понравится, и одновременно опасаясь, что художественные поиски ее отца вызовут лишь снисходительную улыбку у этого незнакомого джентльмена.

— У меня такое чувство, — неторопливо начал маркиз, — что ваш отец опередил свое время. Как вы правильно заметили, люди пока не воспринимают его манеру. Со своей стороны могу совершенно искренне заявить, что я в восторге от его работы!

У Сириллы вырвался радостный возглас.

— Как жаль, что папа вас не слышит! — искренне сказала она. — Еще никто и никогда не отзывался так о его работе. Мне кажется, если бы он мог услышать ваши слова, это помогло бы смягчить многолетнюю горечь разочарования, которую он испытывает, считая себя неудачником…

— Такое определение меньше всего подходит к вашему отцу, — галантно возразил маркиз. — Однако вы правы в одном — все великие мастера искусства — я имею в виду и музыкантов, и художников, и писателей — редко добивались успеха при жизни. Их талант бывает по достоинству оценен, увы, уже после смерти самого автора!..

Едва закончив фразу, маркиз почувствовал, что допустил бестактность — ведь отцу Сириллы осталось совсем недолго до такого трагического конца.

— Мне кажется, — задумчиво промолвила девушка, — что если бы папа был уверен, что его оценят хотя бы… когда его не станет, он был бы счастлив. Как только ему станет немного легче, я непременно передам ему ваши слова.

— Неужели он так плох, что я даже не могу поговорить с ним? — поинтересовался маркиз.

Сирилла с грустью покачала головой.