Мадонна миндаля - [106]

Симонетта обняла мальчиков, прижав их к себе так, чтобы тот и другой смогли отдохнуть у нее на плече, и закрыла глаза. Солнце светило так ярко, что сквозь сомкнутые веки она видела над собой темные тени миндальных листьев, мелькавшие в воздухе, точно темные рыбки в воде. Когда же Симонетта, немного отдохнув, вновь открыла глаза, то ей показалось, что она просто слегка ослепла от солнца, ибо прямо перед собою увидела Бернардино Луини.

И в ту же минуту все сомнения сестры Бьянки рассеялись. Ибо Симонетта, потрясенная до глубины души столь неожиданным появлением Бернардино, вскочила с земли и крепко обняла его обеими руками, смеясь и плача одновременно. Оба, как заведенные, повторяли имена друг друга, а потом принялись благодарить Бога, которого они — независимо друг от друга — так хорошо узнали в долгие и тягостные дни разлуки. Наконец уста их встретились в долгом страстном поцелуе, и они пили друг друга с закрытыми глазами, до глубины души благодарные Господу и судьбе за то, что все наконец-то встало на свои места. Аббатиса — а она ведь была всего-навсего женщиной — напрягала слух, страстно желая услышать, о чем они говорят, но так и не сумела понять, почему между поцелуями Бернардино называет Симонетту Филис, а она, точно отзываясь на некий пароль, отвечает ему греческим именем Демофон. Возможно, аббатиса была бы потрясена, если б узнала, что эти двое влюбленных называют друг друга именами героев одного языческого мифа, сочиненного древними греками и повествующего о том, как женщина, считая, что утратила возлюбленного, превращается в миндальное дерево, но потом оказывается спасена, ибо ее любимый возвращается к ней, и она расцветает в его объятиях, вновь возвращаясь с его помощью к жизни и любви. Но аббатисе эта аллюзия была неведома, да ей совершенно и не хотелось судить этих влюбленных. Она просто взяла ручонки мальчиков в свои руки, притянула обоих к себе и спросила:

— А меня вы можете научить той игре, в которую только что играли? Мне бы очень хотелось в нее поиграть!

И пока Бернардино с Симонеттой бродили под миндальными деревьями, ронявшими им на губы и ресницы нежные лепестки, аббатиса монастыря Сан-Маурицио, подобрав монашеские одежды выше колен и впервые за многие годы подставив солнцу бледные и, надо сказать, довольно волосатые ноги, с наслаждением носилась вокруг дерева, преследуемая двумя еврейскими мальчишками. Она пронзительно, как попугай, хохотала и, точно восточный дервиш, вертелась во все стороны, стараясь удрать от юных преследователей.

Симонетта ди Саронно и Бернардино Луини поженились в Саронно, в церкви Санта-Мария-деи-Мираколи. Симонетта решила, что пора посмотреть прошлому в лицо, а потому она должна публично обвенчаться в церкви с Бернардино и в открытую начать новую жизнь с новым мужем. В отличие от первого раза Симонетту венчали не перед главным алтарем, а в часовне Святой Богородицы, где на нее с каждой стены смотрело ее же собственное лицо, ибо все фрески там были нарисованы ее возлюбленным женихом. Венчали их брат и сестра во Христе, оказавшиеся братом и сестрой по крови, так как Алессандра и Ансельмо Бентивольо, едва успев познакомиться, сразу же крепко подружились, их дружба, скрепленная сходством характеров и жизненных целей, а также общим отцом, значительно перевешивала те печальные обстоятельства, что у них не только были разные матери, но и росли они в разных условиях.

Даже жители Саронно благословили этот брак — ликер «Амаретто» существенно помог развитию города, и хозяйка замка Кастелло стала теперь богатой покупательницей и у виноторговца, и у мясника, и у прочих городских поставщиков продовольствия. Один лишь булочник загадочным образом скончался за несколько недель до свадьбы Симонетты и Бернардино, но один лишь отец Ансельмо, отправлявший похоронный обряд, сумел заметить жутковатого вида метательный нож в форме мальтийского креста, вонзившийся глубоко в грудь булочника. Священник, впрочем, промолчал о своем открытии. Молчала и Симонетта, она, даже зная о том, что популярность ее в народе в значительной степени связана с ее «известной всем» ненавистью к евреям и с тем, что она «собственноручно прикончила этого мерзкого Манодорату», отнюдь не стремилась это мнение опровергнуть, решив, что лучше уж пользоваться подобной репутацией, но обеспечить своей маленькой семье полную безопасность.

Но настоящая свадьба состоялась именно дома, в кругу семьи. Под Деревом Ребекки они с Бернардино снова произнесли слова клятвы, а мальчики в это время держали над ними арку, сплетенную из цветущих веток миндаля. Затем жених с невестой обменялись миндальными орешками, и на этот раз Симонетта старательно разгрызла свой орех и разжевала сладкое ядрышко. И еще в одном эта свадьба отличалось от той свадьбы: первый бокал они наполнили ликером «Амаретто» — напитком, который Симонетта изобрела для Бернардино. Собственно, это был даже не бокал, а серебряная чаша, из которой они пили одновременно, и Бернардино в очередной раз изумлялся тому, какой превосходный, изысканного вкуса ликер сумела создать его молодая жена.