Мадемуазель Шанель - [156]

Отпираться было бессмысленно, бесполезно и даже вредно.

— Да. Я знала его.

— Способствовал ли он освобождению из немецкого лагеря для интернированных некоего Андре Паласа?

Я кивнула:

— Он предложил помощь, и я, естественно, ее приняла. Андре — мой племянник.

— Действительно. — Он снова заглянул в досье, и на лбу у него возникла озабоченная складка. — А сами вы когда-либо ездили в Берлин, чтобы встретиться с полковником Шелленбергом?

Он застал меня врасплох, хотя я изо всех сил попыталась это скрыть. И снова я подумала о преимуществе не лгать, а говорить правду. Совершенно очевидно, что моя поездка не была для них секретом, как я до сих пор считала, что люди из «Свободной Франции» за мной следили.

— Да. Я ездила повидать племянника, а после этого его выпустили. Он был очень болен.

— Тем не менее вы не привезли его с собой. Вы пробыли там всего день и вернулись без него, а затем отправились в Мадрид. Прошу вас, объясните, что именно вы обсуждали с полковником Шелленбергом во время вашего пребывания в Берлине?

— Ситуацию с племянником, разумеется. — Я говорила медленно, чтобы сдержать тревожное волнение, от которого сжималось сердце. — Повторяю, он был очень болен. У него был туберкулез. Я… я очень хотела повидаться с ним.

— И это все? Вы встречались с руководителем гитлеровской внешней разведки, высшим должностным лицом абвера, только затем, чтобы обсудить с ним здоровье вашего племянника?

— Да. — Я стойко выдержала его взгляд. — Андре был очень болен, как я уже дважды сказала.

Мужчина расправил досье:

— Скажите, мадемуазель, зачем вы ездили в Испанию?

— Хотела посмотреть, можно ли там открыть свой бутик.

— И что, открыли?

— Нет. Обстоятельства не благоприятствовали этому.

— Могу себе представить. — Он выставил вперед подбородок. — Вы когда-нибудь участвовали в разведывательных операциях германских властей?

Я так и застыла на стуле:

— Нет.

— Это правда? — На этот раз он больше не заглядывал в досье. — У нас есть информация, указывающая, что на самом деле вы были участницей некой тайной операции, главной целью которой было обеспечение определенных интересов нацистов. И вы до сих пор ничего об этом не знаете?

— Разумеется. Наверняка знала бы, если бы участвовала в таком предприятии.

— Мадемуазель, — он направил на меня тяжелый ледяной взгляд, — сотрудничество с врагом сейчас рассматривается как преступное деяние. Мы уже посадили в тюрьму кое-кого из ваших друзей и активно разыскиваем еще некоторых. Советую вам, перед тем как отвечать на мои вопросы, хорошенько подумать.

— Вы просите меня о том, чтобы я предала своих друзей? — отпарировала я.

— Я советую говорить правду. Нам известно, что вы не во всем откровенны.

Я закинула ногу на ногу, поискала в сумочке портсигар.

— В таком случае вам следует меня арестовать, — сказала я, уже не в силах сдержать хотя бы намек на вызов. — Поскольку я рассказала вам все, что знаю.

— Минутку, пожалуйста. — Он встал, прихватил досье и вышел.

Оставшись одна, я не выдержала и издала сдавленный звук: непонятно, что это было — судорожный вдох или едва слышный всхлип. Я в ловушке. На этот раз мне не спастись. Меня арестуют, как арестовали Арлетти, бросят в тюремную камеру, потом потащат в суд, принимающий решения на скорую руку, там обвинят в коллаборационизме, далее обреют голову и проведут по улицам, где в меня будут кидаться камнями и грязью…

Наконец он вернулся.

— Мадемуазель, вы свободны, — коротко заявил он.

В какой-то жуткий момент я не смогла сразу встать. Ноги были как ватные, и мне пришлось ухватиться руками за стол, чтобы выпрямиться. Схватив сумку, я направилась к двери и, проходя мимо него, ощутила резкий запах дешевого одеколона.

— Вам повезло, мадемуазель, — тихо произнес он, — у вас оказались влиятельные друзья наверху… Впрочем, и внизу тоже. Но мой вам совет: хорошенько подумайте, оставаться вам в это непростое время в Париже или нет.

Я удивленно посмотрела на него:

— Я француженка. Это мой город, моя страна.

Он скользнул по моему лицу взглядом:

— Уже нет.

* * *

Я поймала такси и отправилась на улицу Камбон. Все мои страхи улетучились, но под ними кипела ярость, копившаяся еще с тех пор, как эти головорезы барабанили в мою дверь. Не обращая внимания на глупые расспросы сотрудников магазина, я вихрем поднялась в квартиру и дрожащим пальцем набрала номер телефона своего адвоката. Рене ответил не сразу, за это время меня чуть удар не хватил. Я тут же заорала в трубку, что мне нанесли страшное оскорбление, что лакеи нового правительства де Голля потащили меня в тюрьму, где учинили унизительный допрос, обвинили в сотрудничестве с немцами, а потом еще посоветовали, чтобы я, самая выдающаяся courtière Франции, покинула свой…

— Мадемуазель, — прервал он мою горячую тираду, — я думаю, вам следует прислушаться к их совету.

Несколько секунд я слушала собственное тяжелое дыхание.

— Вы — что?

— Ситуация только ухудшается, — грустно заметил он. — Меня тоже уже допрашивали, причем очень долго, о моих связях с режимом в Виши… Мою контору буквально разгромили, забрали коробки личных и профессиональных бумаг, включая, — добавил он, к моему ужасу, который вырос уже до немыслимых размеров, — папки, имеющие отношение к нашему делу против Вертхаймеров. Так что, считайте, вас предупредили. Сейчас у них против вас ничего нет, но они будут продолжать копать, пока что-нибудь не нароют.