Мадам Оракул - [19]

Странно: несмотря на то, что приказы отдавала Элизабет, я твердо знала, что все издевательства выдумывают ее подруги. Особой изощренностью отличалась Линн: ее положение было шатко, ей недоставало силы характера, она легко могла занять мое место. Матери я ничего рассказать не могла, зная: как бы она ни отреагировала, втайне ее симпатии будут на стороне мучительниц. «Умей за себя постоять», — фыркнула бы она. Как могла ее дочь вырасти каким-то вялым воздушным шаром?

Иногда, оставшись одна в темноте и холоде, я почти надеялась, что из оврага в самом деле вылезет плохой дядька и сделает то, что ему положено. Пусть меня украдут или убьют. Тогда их накажут, тогда они наконец пожалеют. Плохой дядька представлялся высоким, очень высоким, в черном костюме; он вырастал из снега, будто лавина в обратной съемке. Он весь обледенел, у него было синее лицо, красные глаза, лохматая голова и длинные, острые, похожие на сосульки зубы. Страшно, невероятно, зато кончатся мои бесконечные мучения. Он утащит меня, и меня больше не найдут. И даже моя мать пожалеет. Однажды я ждала его по-настоящему, считая про себя; появится после ста, появится после двухсот — так долго, что на полчаса опоздала к ужину. Мать была в ярости.

— Чем ты занималась? — крикнула она.

— Играла, — ответила я и была названа легкомысленной эгоисткой.

Потом наконец снег превратился в слякоть, в воду, ручьями сбегавшую по склонам с обеих сторон тропинки, а сама тропинка — в чавкающую грязь. Мост был мокрый и пах гнилью; ветви ив пожелтели; появились прыгалки. Мы стали возвращаться засветло.

И вот однажды, когда Элизабет решила не убегать, а лишь обсуждала с подругами подобную возможность, перед нами появился настоящий нехороший мужчина.

Он стоял по другую сторону моста, чуть сбоку, и держал перед собой букет нарциссов. Мужчина был приятной наружности, не молодой, не старый, ничуть не оборванный, приличный, в хорошем твидовом пальто, без шляпы. Волосы цвета ириски начинали редеть, и высокий лоб блестел на солнце. Я шла впереди согласно приказу (им нравилось присматривать за мной сзади). Девочки слишком увлеклись обсуждением своих коварных планов, поэтому я увидела его первой. Он улыбнулся мне, я улыбнулась в ответ, он поднял букет, и я увидела расстегнутую ширинку и свисающий оттуда вялый, ничем не примечательный кусок плоти.

— Смотрите, — сказала я остальным, так, словно собиралась показать нечто интересное. Они посмотрели — и сразу заверещали и понеслись вверх по склону. Я, потрясенная — их поведением, не мужчиной, — застыла на месте.

На лице мужчины отразился легкий ужас. Милая улыбка угасла; он отвернулся, запахнул пальто и быстро пошел помосту обратно. Затем вернулся, отвесил мне легкий поклон и протянул нарциссы.

Девочки, испуганно сбившись в кучку, ждали меня на улице, на безопасном расстоянии.

— Что он сказал? Что сделал? — затараторили они.

— Ты что, не знала, что это плохой дядька? Ну ты и храбрая, — неохотно похвалила Элизабет. В кои-то веки мне удалось произвести впечатление, хотя я не совсем понимала, чем; мужчина был совсем не страшный, он же улыбался. Нарциссы мне тоже понравились, правда, перед домом их пришлось выкинуть в канаву. Мне хватило ума понять, что я не смогу объяснить матери, откуда они взялись, и при этом не рассердить ее.

В следующий раз после занятия девочки были со мной необычайно милы. Казалось, испытания позади и со мной наконец станут дружить. Похоже, мои надежды сбывались, поскольку Элизабет вдруг спросила:

— Хочешь вступить в наш клуб? Ты же знаешь, что у нас есть клуб?

Я впервые об этом слышала, но в школе клубы были явлением популярным, и, разумеется, мне захотелось в него вступить.

— Тогда ты должна пройти церемонию, — сказала Марлена. — Это несложно.

О церемониях мы знали всё — у скаутов их было предостаточно. Думаю, то, что последовало, девочки частично позаимствовали из традиционного ритуала посвящения. Там тебя вели по картонным камням — мощению воображаемой дорожки — с надписями «ХОРОШЕЕ НАСТРОЕНИЕ», «ПОСЛУШАНИЕ», «ДОБРЫЕ ДЕЛА», «УЛЫБКИ». Потом надо было закрыть глаза и ждать, пока тебя три раза повернут вокруг своей оси, под пение группы:

Покрутите, покружите,

И, дыханье затая,

Вы мне эльфа покажите.

Кто в воде? Да это…

Тут полагалось открыть глаза, посмотреть в заколдованное озеро — ручное зеркальце, обставленное пластиковыми цветами и керамическими зайчиками, и сказать: «Я». Волшебное слово.

Поэтому, когда Элизабет сказала: «Закрой глаза», я их послушно закрыла. Марлена и Линн взяли меня за руки, и я почувствовала, как на глазах затягивается повязка. Потом меня повели вниз, предупреждая, где ямка, а где камень, чтобы я не оступилась. Затем я почувствовала под ногами мост. Меня повернули несколько раз в одну сторону, потом в другую, и я перестала понимать, где что. Стало страшно.

— Не хочу в клуб, — сказала я, но Элизабет спокойно ответила:

— Хочешь, хочешь, тебе понравится, — и меня повели дальше. — Встань здесь, — велела Элизабет, и я спиной ощутила что-то твердое. — Опусти руки по швам. — Что-то обвило мои руки, тело и стало затягиваться. — А теперь, — все так же мирно сообщила Элизабет, — мы оставляем тебя плохому дядьке.