Мадам Казанова - [2]

На пыльной, раскаленной площади перед церковью меня поджидал Игорь, одетый в богато расшитую фиолетовую ливрею дома Сэйнт-Элм. Бережно, словно ребенка, он держал Минуш и поглаживал ее длинные шелковистые уши. На почтительном расстоянии от него несколько босоногих ребятишек изумленно взирали на внушительную фигуру в яркой одежде с маленькой белой собачкой в руках. Увидев Игоря, я почувствовала себя увереннее, так как знала о беззаветной преданности этого большого человека с добрым сердцем и довольно скромными умственными способностями. Когда-то, много лет назад, я спасла его от смерти, и в благодарность за это он целиком посвятил мне свою жизнь — во всех делах я находила со стороны Игоря безусловную поддержку. Он был для меня не только превосходным слугой, но и самым надежным другом. Со стороны женского пола, пожалуй, моим лучшим другом было то маленькое существо, которое Игорь держал сейчас на руках, пушистая проказница, последняя из прежних моих четвероногих друзей, всегда остававшихся верными мне — и в хорошие, и в плохие времена.

Увидев меня, Игорь приветливо улыбнулся, и я направилась к нему, скользя шлейфом шелкового платья по стертым пыльным камням площади. Меня вдруг обдало волной полуденного зноя.

— Миледи выглядит бледной. — Игорь передал мне Минуш, встретившую хозяйку радостным повизгиванием. — Миледи надо отдохнуть.

Но как могла я отдыхать, когда внутри такая сумятица?

Окаймленная деревьями улица Корсо была безлюдной, а высокие узкие дома с закрытыми ставнями выглядели довольно неприветливо. С чего же начать поиски самой себя? Я вернулась сюда, чтобы увидеть места, где прошло мое детство, чтобы оживить старые, давно похороненные воспоминания. Впрочем, сие сентиментальное путешествие в прошлое не волновало пока никого, кроме, разумеется, меня самой.

Прежде всего я решила побывать у мэра города Петруччио Капелло — сына прежнего мэра, с которым моего отца связывали когда-то деловые отношения. Они отнюдь не были друзьями, но я рассчитывала на то, что неприязнь зачастую сохраняется в памяти лучше, чем дружба.

Игорь громко и с достоинством оповестил о моем прибытии, что прервало полуденную сиесту Петруччио; поняв, что он удостоился визита благородной дамы, приехавшей издалека, мэр безропотно привел в порядок одежду и накинул на плечи темный сюртук.

— К вашим услугам, ваша милость. — Он вежливо поклонился и предложил мне присесть на довольно потрепанную кушетку, стоявшую у него в кабинете.

Я села. На этой самой кушетке мне доводилось сидеть ребенком, когда мой отец приходил по делам к его отцу. Из протершейся от старости коричневой обивки все так же торчала местами солома, а на письменном столе мэра стояла та же самая чернильница с высохшими чернилами. За открытыми оконными ставнями, как и много лет назад, жужжали неугомонные мухи.

— Чем могу служить? — спросил Петруччио, потирая ладонями сонные глаза.

Я поинтересовалась семьей Казанова.

Лицо Петруччио мгновенно приобрело печальное выражение — довольно неискреннее, надо сказать.

— Все умерли, — сказал он. — Антонио Себастьяно Казанова умер. Марианна Казанова умерла. Их дети тоже все умерли, кроме Антонио, герцога Падуанского.

Титул моего брата он произнес с благоговением и при этом сделал даже небольшой поклон, не отрываясь от стула. Его светлость, сообщил Петруччио, живет на континенте — может быть, в Италии или во Франции; он пожал плечами. К сожалению, у него нет никаких более точных сведений о герцоге.

«И у меня тоже», — подумала я, в то время как Петруччио принялся повествовать о том, что в старом доме семьи Казанова никто не живет, а сам дом находится в запустении. Проступившее на лице мэра удовлетворение ясно показывало, какие чувства скрываются за его лукавыми словами сожаления по этому поводу.

Когда я спросила Петруччио о себе самой, он удивленно развел руками.

— Феличина? Я ни разу не слышал этого имени за все время, пока занимаю пост мэра в этом городе. Мне ничего не известно о Феличине Казанова. Спросите у отца Нарди — он живет в нашем городе уже пятьдесят лет и знает каждого в своем приходе. Он единственный, кто может ответить на ваш вопрос.

Именно так поступают на Корсике, когда все объединяются в заговоре против одного-единственного изгоя, отторгаемого обществом. Теперь я могла бы обратиться с расспросами к кому угодно — трактирщику, бакалейщику, кузнецу, — и никто бы мне ровным счетом ничего не сказал. Все они направили бы меня снова к священнику, который распоряжается здесь их совестью, не имея при этом своей собственной.

За дверью в коридоре залаяла Минуш и послышался басовитый голос Игоря, успокаивающего ее. Я встала, охваченная возмущением. Мэр вскочил, торопясь открыть передо мной дверь. Когда я проходила мимо, его быстрый завистливый взгляд скользнул по мне, оценивая стоимость моего туалета, драгоценных украшений, духов. Я видела по его глазам, что он узнал меня, однако ни деньги, ни мольбы, ни угрозы не могли бы заставить его произнести сейчас нужные мне слова. Ему мешал страх. Но перед кем? Неужели он все еще боится Наполеона?

Когда я вернулась в гостиницу, то застала свою служанку Лизетт в слезах.