Мадам Айгюптос - [19]

За вечер Голеску отвлекся от своих грез только несколько раз, когда со стороны дороги доносился цокот копыт скачущей галопом лошади, но был ли то случайный путник или кто-то опять разыскивал таинственного доктора Кретулеску?.. Этого он не знал.

Наконец стемнело, и Голеску, выбравшись из фургона, разжег костер. Он как раз сидел возле него, когда услышал скрип фургонных колес. Скрип скоро сменился треском ломающихся ветвей, а это означало, что фургон свернул с проезжей дороги и движется через лес по направлению к поляне. Невольно выпрямившись, Голеску перевернул на сковороде сосиски и хлеб и поспешил придать своему лицу выражение, которое, как он надеялся, выражало собачью преданность, послушание и терпение.

— Добро пожаловать, моя королева, добро пожаловать! — проворковал он самым сладким голоском, как только разглядел в темноте Амонет, сидевшую на облучке фургона. — Как видишь, я не только не ушел с Эмилем в ближайший игорный дом, но и приготовил тебе неплохой ужин. Садись и ешь, а я займусь лошадьми.

Амонет смерила его недоверчивым взглядом, но все же соскочила с передка фургона и приблизилась к огню.

— Где Эмиль?

— Как всегда, спит в своем ящике под кроватью. С ним все в порядке, — доложил Голеску и поднялся, уступая ей место. Увидев ее вблизи, он испытал острый приступ разочарования. Судя по выражению лица, Амонет сильно устала и была не в духе; иными словами, она ничем не напоминала бессмертное существо, регулярно вкушающее божественный нектар в заоблачных сферах. Оставив ее у костра, Голеску повел лошадей к ручью, чтобы напоить и искупать. Когда он вернулся, Амонет по-прежнему сидела у огня. Голеску опустился на землю напротив. Несколько минут оба молчали, потом он почувствовал, как в нем пробуждается грешная похоть.

— Судя но тому, как гремел и подпрыгивал на корнях наш несчастный фургон, его груз остался где-то в другом месте, — проговорил он, пытаясь завязать светский разговор.

— Можно сказать и так, — ответила Амонет с невеселым смешком. — Так что теперь он снова в твоем распоряжении.

— Надеюсь, мы получили за товар хорошие деньги?

Амонет только пожала плечами, и Голеску улыбнулся в усы. Он уже заметил, что никакого кошелька при ней нет. Еще некоторое время Голеску пытался поддерживать ничего не значащий разговор, пока Амонет не сказала, что идет спать, и он от всей души пожелал ей спокойной ночи. На сей раз он удержался от скользких намеков и только смотрел, как она карабкается в свой фургон (как всегда, вид сзади был таким, что дух захватывало). Выждав еще несколько минут, он зажег фонарь и поспешил ко второму фургону.

Войдя в дверь, Голсску поднял фонарь высоко над головой и огляделся.

— Превосходно! — с удовлетворением пробормотал он. Фургон был абсолютно пуст: ни ковров, ни картин, ни даже оброненной серебряной ложки в углу. Как, собственно, и предполагалось. Оставалось только одно «но», и это «но» весьма беспокоило Голеску.

— Где же деньги? — задумчиво произнес он вслух. — Эй, маленький железный ящичек с хитрым замком, не прячься, покажись! Где ты, увесистый кошелек с золотыми монетами?.. Бог мой, она должна была выручить целое состояние, даже если продала барахло с большой скидкой, однако…

Он еще долго рылся в шкафах и прибитых к полу ларях, сначала торопливо, потом методически и тщательно, простукивая обшивку и пол, разыскивая тайник или ящик с двойным дном, но только зря вспотел. Его поиски ничего не дали.

— Но ведь должны же они где-то быть!.. — раздраженно Воскликнул он. — Конечно, многие женщины прячут деньги в вырез платья, но — Господь свидетель! — в лифчике у Амонет так мало свободного места, что ее, должно быть, крупно надули при продаже.

И тихонько бранясь себе под нос, Голеску выбрался наружу и подбросил дров в начавший было потухать костер. Потом он вытащил из ближайших кустов саквояж с деньгами, фрак с полосатыми брюками и защитный костюм Эмиля. Надежно спрятав все это в одном из ящиков фургона, он вытянулся на полу и стал напряженно размышлять.

— Я уже видел этот хмурый, разочарованный взгляд, — проговорил он в темноту. — Разочарованный, апатичный, безнадежный. Даже немного обиженный. Конечно, она может быть больна, что бы там ни говорил этот щенок, но я все же думаю: дело здесь в другом. Такой вид, как у нее сегодня, бывает у шлюх, которых сутенер заставляет работать сутками напролет, а потом отбирает весь заработок. Может быть, Амонет действительно попала в лапы к какому-нибудь крупному уголовнику? Скажем, какому-то королю преступного мира, который возглавляет обширную тайную сеть, состоящую из воров, перекупщиков и посредников, которые отдают наверх всю полученную прибыль? Если я прав, этот тип должен буквально купаться в золоте, не будь я Голеску!.. — Он вдруг сел. — Превосходная идея! — воскликнул он, тихонько хлопая в ладоши.

В эту ночь Голеску снова разбудила песня Амонет. Ее голос походил на угли, которые едва тлеют в подернутом пеплом костре, или на дым, который поднимается над кострищем, после того как умер последний язычок пламени. От его переливов буквально разрывалось сердце, но вместе с тем звучало в нем и что-то по-настоящему жуткое.