М.Ф. - [63]
– Бред гребаный, мам, и ты это знаешь.
– Мой сын сделал много плохого, ему часто грозила опасность то в одном, то в другом городе. Здесь я за него боялась, попросила полицию за ним присматривать, а также извинилась за все, что он мог уже натворить. А полиция говорит, что мой сын назвался Майлсом Фабером.
– Разве нельзя в иных случаях называться чужим именем? А если я назвал фамилию любимой девушки, то только потому, что она – как мелодия в моих мозгах гребаных, мам.
– Ничего у тебя не получится. Могу догадаться, что должно было произойти, хотя боюсь гадать. Я больше хочу, чтоб ты был моим сыном, живым, невредимым, а теперь женившимся, вошедшим в хорошую семью. Ты прожил плохую жизнь, если правда мой сын, по я всегда любила тебя. Начинал ты очень хорошо. Хорошо, с самого дня рождения, самого лучшего дня, не какого-нибудь, a Nadolig'a. Говорят только, будто в тот день родился Большой Черный Иисус, может, боролся он с Белым над твоей колыбелью, глубоко поцарапал тебя, прежде чем был в гневе изгнан. Если ты мой сын, если если если…
Клише: голова моя шла кругом и т. д. Из всей барахолки старого железа, валившегося на меня, я на полпути выхватил ржавую кочергу и приготовился метнуть обратно.
– Правильно, мам, – сказал я, – если. Я тоже могу сказать, если ты моя мать. Могу сказать про усыновление, долгие годы притворства. Все ведь только вчера открылось, когда ты сказала, что мой отец не настоящий отец. Подошла близко к правде, но недостаточно близко. Ты же себя саму имела в виду, а вовсе не его.
Если все это звучит театрально, припомните, дело было в кругу цирковой арены, а его участники – прирожденные эксгибиционисты, одна валлийка, другой валлийцем притворяется. Эйдрин отреагировала на мои слова яростно, соответственно грубой забаве. Прислонилась к клетке с охотниками и сказала:
– Кто с тобой разговаривал, мальчик? Доктор Фонанта?
– Да, сегодня доктор Фонанта был раньше у меня и моей тогда еще будущей жены, но ничего подобного не говорил. Я немножечко думал, мам, думал, знаешь. Только раз уж ты упомянула доктора Фонанту, которого на самом деле зовут по-другому, в этом я уверен, мать твою, могу поспорить, он, во-первых, как-то помог тебе меня заполучить, когда ты уже была взрослой, как бы женщиной, бросившей мужа, или гребаного любовника, гораздо вероятней; без собственных детей, и хотела ребенка. В этом я уверен, мать твою.
– Чей же ты тогда сын, если не мой, то есть, если мой, если Ллев…
Она совсем сбилась, а мне все становилось чудовищно ясно, инцестная двойня, я старше примерно на час, а ведь среда гораздо важнее наследственности. Я сказал:
– Не важно. Важно, что я мужчина, с женой, начинающий жить, а не сын конкретных родителей. Только скажу кое-что насчет имени, о да, имя, мам…
– Ты не он, я все время могла сказать, ты не он, с таким голосом и с такими руками, с такими словами, которые употребляешь…
– Имя, мам. Может, Ноэль – Рождество, – прочитанное наоборот, стало Леоном, как бы львиным именем, или Ноуэлл дал тебе Лльва, отбросив «ноу», – «нет», – которое я теперь от тебя получу, четко, ясно, но очень неубедительно, мам, ведь Ллевелин и Леон на самом деле одно и то же имя, а Ллевелин Ллевелин отлично подходит для мальчика, да да да, мам?
– Нет. Нет. Нет.
Она почти отодвинула клетку к выходу, в отчаянии прислоняясь к ней для опоры.
– Именно это слово, – сказал я, – я от тебя получил. И это же самое слово будет последним тебе от меня, слово, которое называют отказом. Потому что я сейчас ухожу, мам.
Она сделала несколько успокоительных вдохов, глубоких, профессиональных, прямо от диафрагмы. На ней все еще было платье для выхода на арену, накладные волосы, грим из хны. Безусловно, очень впечатляюще. И она сказала:
– Любовь есть любовь, bachgen, даже если порой она все равно что профессия. Сядь на тот стул, bach, просто на минуточку, перед уходом.
Я знал, разумеется, сцена не кончится моим лихорадочным прощальным взмахом, уходом без всякого эха, подобного финальному аккорду оркестра. Ей требовалось больше чем слова, и мне, может быть, тоже. Я сел на стул, оставшийся от свадебного торжества. И стал ждать.
– Все это, – сказала она, – значения не имеет, пока ты здесь. Но мне важно знать, мой ли сын сидит передо мной, пусть даже изменившийся сын, рассуждающий об уходе навсегда.
– Женитьба, мам, моя идея, но женитьба как можно скорее – твоя. Недоверие. Недоверие плохо для матери.
– Я могла бы спросить, помнишь Олвина Проберта в Кардиффе, который вышел в море и упал за борт. Могла бы спросить про мисс Хогаи, которая торговала сиропом из фиг в большой бутылке в угловом магазинчике. Многое могла бы спросить про пашу совместную прошлую жизнь. Но одного будет вполне достаточно для доказательства.
– Любовь и доказательство. Не пойдет, мам. Вижу, ты собираешься провести меня через какое-то гребапое огненное горнило, чтоб посмотреть, та ли самая это любимая, знакомая тебе вещица, которая в любом случае собирается тебя покинуть. Твоего чувства и разума должно быть достаточно. Это и в самом деле конец.
– Если ты не мой мальчик, я начну искать своего мальчика. Но сначала ты будешь наказан.
«— Ну, что же теперь, а?»Аннотировать «Заводной апельсин» — занятие безнадежное. Произведение, изданное первый раз в 1962 году (на английском языке, разумеется), подтверждает старую истину — «ничто не ново под луной». Посмотрите вокруг — книжке 42 года, а «воз и ныне там». В общем, кто знает — тот знает, и нечего тут рассказывать:)Для людей, читающих «Апельсин» в первый раз (завидую) поясню — странный язык:), используемый героями романа для общения — результат попытки Берждеса смоделировать молодежный сленг абстрактного будущего.
«1984» Джорджа Оруэлла — одна из величайших антиутопий в истории мировой литературы. Именно она вдохновила Энтони Бёрджесса на создание яркой, полемичной и смелой книги «1985». В ее первой — публицистической — части Бёрджесс анализирует роман Оруэлла, прибегая, для большей полноты и многогранности анализа, к самым разным литературным приемам — от «воображаемого интервью» до язвительной пародии. Во второй части, написанной в 1978 году, писатель предлагает собственное видение недалекого будущего. Он описывает государство, где пожарные ведут забастовки, пока город охвачен огнем, где уличные банды в совершенстве знают латынь, но грабят и убивают невинных, где люди становятся заложниками технологий, превращая свою жизнь в пытку…
«Заводной апельсин» — литературный парадокс XX столетия. Продолжая футуристические традиции в литературе, экспериментируя с языком, на котором говорит рубежное поколение малтшиков и дьевотшек «надсатых», Энтони Берджесс создает роман, признанный классикой современной литературы. Умный, жестокий, харизматичный антигерой Алекс, лидер уличной банды, проповедуя насилие как высокое искусство жизни, как род наслаждения, попадает в железные тиски новейшей государственной программы по перевоспитанию преступников и сам становится жертвой насилия.
Энтони Берджесс — известный английский писатель, автор бестселлера «Заводной апельсин». В романе-фантасмагории «Сумасшедшее семя» он ставит интеллектуальный эксперимент, исследует человеческую природу и возможности развития цивилизации в эпоху чудовищной перенаселенности мира, отказавшегося от войн и от Божественного завета плодиться и размножаться.
«Семя желания» (1962) – антиутопия, в которой Энтони Бёрджесс описывает недалекое будущее, где мир страдает от глобального перенаселения. Здесь поощряется одиночество и отказ от детей. Здесь каннибализм и войны без цели считаются нормой. Автор слишком реалистично описывает хаос, в основе которого – человеческие пороки. И это заставляет читателя задуматься: «Возможно ли сделать идеальным мир, где живут неидеальные люди?..».
Шерлок Холмс, первый в истории — и самый знаменитый — частный детектив, предстал перед читателями более ста двадцати лет назад. Но далеко не все приключения великого сыщика успел описать его гениальный «отец» сэр Артур Конан Дойл.В этой антологии собраны лучшие произведения холмсианы, созданные за последние тридцать лет. И каждое из них — это встреча с невероятным, то есть с тем, во что Холмс всегда категорически отказывался верить. Призраки, проклятия, динозавры, пришельцы и даже злые боги — что ни расследование, то дерзкий вызов его знаменитому профессиональному рационализму.
"Каждый молодой человек - это Фауст, который не знает себя, и если он продает душу дьяволу, то потому, что еще не постиг, что на этой сделке его одурачат". Эта цитата из романа французского писателя Мишеля Деона "Высший круг" - печальный урок истории юноши, поступившего в американский университет и предпринявшего попытку прорваться в высшее общество, не имея денег и связей. Любовь к богатой бразильянке, ее влиятельные друзья - увы, шаткие ступеньки на пути к мечте. Книга "Высший круг" предназначена для самого широкого круга читателей.
Романом "И восстанет мгла (Восьмидесятые)" автор делает попытку осмысления одного из самых сложных и противоречивых периодов советской эпохи: апогея окончательно победившего социализма и стремительного его крушения. Поиски глубинных истоков жестокости и причин страдания в жизни обычных людей из провинциального городка в сердце великой страны, яркие изображения столкновений мировоззрений, сил и характеров, личных трагедий героев на фоне трагедии коллективной отличаются свойством многомерности: постижение мира детским разумом, попытки понять поток событий, увиденных глазами маленького Алеши Панарова, находят параллели и отражения в мыслях и действиях взрослых — неоднозначных, противоречивых, подчас приводящих на край гибели. Если читатель испытывает потребность переосмыслить, постичь с отступом меру случившегося в восьмидесятых, когда время сглаживает контуры, скрадывает очертания и приглушает яркость впечатлений от событий — эта книга для него.
Микки Доннелли — толковый мальчишка, но в районе Белфаста, где он живет, это не приветствуется. У него есть собака по кличке Киллер, он влюблен в соседскую девочку и обожает мать. Мечта Микки — скопить денег и вместе с мамой и младшей сестренкой уехать в Америку, подальше от изверга-отца. Но как это осуществить? Иногда, чтобы стать хорошим сыном, приходится совершать дурные поступки.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Наша книга — это сборник историй, связанных с репрессиями граждан за их высказывания в социальных сетях. С каждым годом случаев вынесения обвинительных приговоров за посты, репосты и лайки становится все больше. Российское интернет-пространство находится под жестким контролем со стороны государства, о чем свидетельствует вступление в силу законов о «суверенном интернете», «фейковых новостях» и «неуважении к власти», дающих большую свободу для привлечения людей к ответственности за их мнение.
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.