Лживый язык - [78]

Возле палаццо Пеллико я достал из кармана ключи, перешел по мостику, отделявшему дом Крейса от всего остального города. Высеченный в мраморе дракон смотрел на меня так, будто выносил приговор. Я повернул ключ в замке и толкнул массивную дверь. Клочья тумана, извиваясь, словно угри, начали расползаться по двору. Я окликнул Крейса, тот не отозвался. Касаясь рукой холодных ажурных металлических перил, я поднялся по лестнице и отпер дверь, ведущую в портего. Опять окликнул Крейса и опять не получил ответа. Очевидно, старик спал. В палаццо было темно. Я включил в холле свет.

На полу среди осколков стекла лежала в раме лицевой стороной вниз одна из картин. Я сразу понял: случилось что-то плохое. Наступая на хрустящие под ногами стекла, я подбежал к упавшей картине, нагнулся, пытаясь понять, что произошло. Убрал с картины пару осколков и перевернул ее. Это была гравюра из книги Франческо де Лодовичи «Триумф Карла». Я положил ксилографию и осколки возле стены и помчался по портего к коридору, который вел в спальню Крейса.

— Гордон? Гордон? Что с вами?

Не стучась, я влетел в его спальню. Полностью одетый, он лежал на кровати спиной ко мне и не шевелился.

— Гордон?

Я подошел к нему и, помедлив, легко тронул его за плечо.

— Что… — Крейс повернулся, открыл глаза.

Еще не совсем проснувшись, он замахал руками, отбиваясь от невидимого врага, так что на мгновение напомнил мне плененную птицу со связанными крыльями, отчаянно пытающуюся вырваться на свободу.

— Адам! — воскликнул он. — Слава богу, это вы.

— Что случилось? У вас все хорошо?

— Я думал, он вернулся… это было ужасно. — Крейс сел на кровати. Его лицо покрывала желтовато-седая щетина, похожая на железные опилки, — видимо, он не брился несколько дней.

— Что? Кто?

— Он. Юноша, что был здесь до вас.

— Что… то есть тот, что работал у вас?

— Да, ваш предшественник, — сказал Крейс, захлебываясь словами. — У него был дубликат ключей. Он счел, что его уволили несправедливо, без причины. Решил, что он заслуживает компенсации за свои труды, и прокрался сюда прошлой ночью. Слава богу, что у меня была бессонница. Я метался, ворочался в кровати, пошел в ванную за снотворным и…

— Гордон… помедленнее, не торопитесь.

Он сделал глубокий вдох.

— …и вдруг услышал шум в портего. Честно вам скажу — я испугался до смерти. Пытался убедить себя, что это кошка каким-то образом залезла через окно. А потом услышал, как со стены снимают одну из гравюр. Я больше не мог оставаться на месте. Отправился в кабинет, взял из урны пистолет, вышел в портего и увидел, как он… он снимает Франческо де Лодовичи.

— И что было потом?

— Я потребовал, чтобы он повесил гравюру на место. Направил на него пистолет, сказал, что выстрелю. Но, конечно, этого я сделать не мог: дрожал весь с ног до головы. Он выбил оружие у меня из руки, а потом, гаденыш, набросился на меня с бранью, стал обвинять бог знает в чем. О Адам, это было ужасно.

— Что ему было нужно?

— Было совершенно ясно, что мне не удастся избавиться от него. А я не хотел, чтобы он забрал одно из моих любимых произведений… вы же понимаете, да?.. И я предложил ему денег.

— Почему вы не вызвали карабинеров?

— Нет, я не хотел вмешивать полицию. Об этом даже речи быть не могло.

— Надеюсь, вы не дали ему денег?

— Другого выхода не было: либо деньги, либо Франческо де Лодовичи. Поэтому я предложил ему пятьсот евро, сказал, чтобы он забирал их и шел ко всем чертям.

— Но его это не удовлетворило? — Я подумал про гравюру на полу в портего.

— Да, по-видимому. Я принес деньги, дал их ему и вздохнул с облегчением, думая, что все кончено. Он пошел прочь, но потом вдруг опять взбесился. Схватил меня за пиджак, прижал к стене. Я почувствовал, как под моей головой хрустнуло стекло на гравюре. Он сказал, чтобы я не размахивал оружием, так и убить кого-нибудь недолго. Потом швырнул меня на пол, заодно сорвав со стены и гравюру. Бросил мне ключи и ушел.

Крейс закончил свой рассказ и тихо заплакал. Когда он поднял свои тощие костлявые руки и ладонями закрыл лицо, я заметил на его коже порезы и на лацкане кремового пиджака — мелкие темные крапинки.

— Какая жалость, вы только взгляните на меня. Как мог я так свалять дурака, — шмыгая носом, произнес Крейс.

— Не говорите глупостей, Гордон. Я об одном сожалею — что меня здесь не было.

— Да, ничего не поделаешь. Но теперь, слава богу, вы вернулись. Только в ваше отсутствие я понял, что без вас я как без рук. Пожалуйста, Адам, пообещайте, что больше никогда не покинете меня. Обещайте, прошу вас.

Я кивнул.

— Обещаю.

— Но что у вас со лбом? — спросил Крейс, заметив ссадину на моем лице. — Что случилось?

— Пустяки. По глупости случайно ударился.

* * *

В тот день, когда я обошел палаццо, у меня создалось впечатление, будто незваный ночной гость Крейса перерыл вверх дном каждое помещение в доме. В спальне Крейса по всей комнате валялись брюки, рубашки и майки. Пол в гостиной был завален книгами, корешки которых торчали под разными углами, а на кухне повсюду были использованные пищевые пакеты, пустые консервные банки и тарелки с остатками еды. Судя по всему, бывший работник Крейса испортил всего лишь одну вещь — разбил стекло, под которым висела одна из гравюр на стене в портего; весь остальной беспорядок был делом рук самого Гордона. Крейс сказал, что Лючия, девушка, которая приносила ему продукты, часто уходила, не сказав ни слова, а поскольку он не испытывал к ней большой симпатии, то и не поощрял ее к тому, чтобы она задерживалась у него. Вне сомнения, Лючии старик тоже не очень нравился.