Лжесвидетель - [9]

Сироты мира, они смотрели на него угрюмо. Он оставлял их сникому не нужными знаниями, умениями, которые никогда не понадобятся. В тот момент они и не задумывались, как им повезло.

А в Польше я был очень пьян, очень. Я шел по площади, где торговали люди. Они торговали всем. И мной тоже. Как оказалось.

Четверо шли за мной. С четырех углов площади они сходились, чтобы сблизиться за моей спиной и направить меня.

Я знал – отсюда не возвращаются. Мне показалось, я умираю.

– Пожалуйста, – сказал я.

– Не стоит, – сказал я.

Они глупо улыбались.

Я обманул их, только когда взлетел и растаял на солнце.

Когда Хорст и Эрик[16] собирались на прогулку, за девушек становилось страшно. Они были настоящие охотники, ясно, что без добычи не вернутся. Но это дома, в Германии. А здесь, в Париже?

И потом ответственность. Нельзя понять, что капрал запретил, что разрешил. А время идет.

Они шли и гоготали над собой. Вот положение! В кои веки в Париже, и на тебе! Туда нельзя, сюда нельзя.

Да и Париж оказался не тем, чем слыл, девушки улыбались, но как-то скованно, будто им неловко было за Хорста и Эрика, слишком уж громко те балагурили, предлагая себя. А до чего неуклюже!

Втайне стыдясь немного, они жаждали разгула, безобразия, всего, о чем слышали дома.

И такого, наверное, здесь было достаточно, но как-то сложно преподнесено, слишком красиво, что ли.

– Глупая штука Париж, – сказал Хорст.

– Почему? – удивился Эрик.

– А черт его знает. Чего только нет, а зачем?

В чем-то Хорст, несомненно, был прав, Париж предлагал только ненужное, но, чем больше они шлялись без дела, тем желаннее он становился.

Вроде всё как в Берлине, но иначе.

Ветер, что ли, дул с какой-то неизвестной стороны?

Ребята разволновались. Им показалось, что стеснение в груди, разброд мыслей предлагают что-то новое, к чему они были пока еще не готовы.

– Всего-навсего французы, – напомнил Хорст.

– Да-да, – согласился Эрик.

Здесь нужно было разговаривать, а они не умели, шутить, а они не умели, сидеть за столиками на улицах и обсуждать прохожих или пристроиться с девушкой друг против друга, лоб в лоб, в кромешной тьме любви, а они не умели. Да и девушек у них не было.

Они умели договариваться, а это было ни к чему. Даже проститутке достаточно взгляда, а они не умели.

Им даже взгрустнулось настолько, что говорить расхотелось.

«Может быть, это только с нами, – думали они, – а другим повезло больше».

Они вспомнили, что встречали в толпе своих ребят из части, и те оживленно жестикулировали, но никто не остановился, каждый спешил в свою сторону – солдат вывезли в Париж.

Они заглядывают в окна кафе, два желтоволосых паренька, и все отворачиваются. Даже проститутки неприязненно покусывают губки, парни смотрят враждебно. Война! Она еще не началась, но уже идет, идет вечно.

– Пойдем отсюда, – говорит Эрик Хорсту. – Что мы им такого сделали?

На Монмартре, куда они поднялись угрюмо и съели, сидя на ступенях, мороженое, они увидели, как нежна с негром его французская подружка, прошла мимо, колени на уровне их лиц, смеялась без принуждения.

Нет, были, конечно, француженки, прямо смотрящие в лицо, даже подмигивающие. Но, в основном, женщины, стоящие у ворот, на боковых улицах, годящиеся им в матери. Они стояли прямо в халатах рядом с собственным подъездом, так удобнее. Чем это отличается от немецких бардаков, где девушка лежит перед тобой, как струна, а потом изгибается, как змея?

Куда идти, с кем знаться?

Самыми мирными и милыми оказались щеночки в зоомагазине, два симпатичных уродца. Они сидели в ящике на опилках, за тонкой металлической сеткой, и смотрели на них. Щеночкам было не больше месяца. Какими они видели Хорста и Эрика? Перевернутыми? Какими-то особыми, не похожими на других? Во всяком случае, мирно сидели, не раздражались, разглядывали.

– Бульдожки? – спросил Хорст у продавщицы. – Французские бульдожки?

– Что ты спрашиваешь? – сказал Эрик. – Они. По ушам видно.

– Еще рано что-либо видеть, – сказала продавщица. – Они совсем маленькие. Но это, действительно, французские бульдоги.

– И они продаются?

– Конечно же.

Хорст и Эрик застенчиво поежились. Денег было немного, но, раз им все равно не повезло, соблазнительно привезти с собой из Парижа пару французских бульдогов.

– Вначале никто не поймет, что бульдоги, а когда начнут расти – вот смеху-то будет.

– Главное, что в Париже купили.

– А они породистые?

– У нас сертификат, – обиделась продавщица.

– Ну мы походим, подумаем. Вы их пока попридержите.

– Я не уверена, – засомневалась продавщица, но Хорст перебил ее:

– Попридержите, попридержите, все-таки память. Когда мы еще сюда вернемся.

– Ну ладно, – все еще важничая, согласилась она.

– Симпатичная, – сказал Хорст на улице.

– А эта? А эта? – не выдержал Эрик. – Ты видел, видел?

Времени до возвращения в отель оставалось совсем мало.

– Подумаешь, – сказал Хорст.

– Ну их, – согласился Эрик.

Но все-таки эта прогулка здорово их пришибла, развязность куда-то подевалась, молниеносного впечатления произвести не удалось, вот будь на них военная форма!

Вспомнив о форме, они в первую минуту приосанились, потом взгрустнули – кому она нужна здесь?