Лжесвидетель - [41]

– Голубовато-зеленый?! Могу спорить – так и есть. Это неспроста.

Поздравляю – у тебя сын. Амазонит – это связь отца с сыном. Повесь его на шею. Видишь, как тебе повезло встретить меня? И, пожалуйста,

– он наклонился к Захару, – никому не выдавай это место. Знаешь, сколько их набежит. А я не могу больше видеть такое количество людей, я не хочу больше знакомиться с теми, кому не жить, пусть меня оставят в покое.

– Хорошо, – сказал Захар, сжимая камень, – я никому не скажу.

– А может, тебя все-таки убить? – задумчиво спросил человек. – Вдруг ты не выдержишь пыток?

– Каких пыток? – сказал Захар. – Посмотри вокруг, какие здесь могут быть пытки?

– Что я буду смотреть? – отмахнулся золотоискатель. – Чем это место лучше других – тишина, океан кругом, никто не сбежит. Тюрьма, одним словом.

– Вот оно что, – ударило в голову Захару. – Как же я раньше не догадался? Тюрьма, конечно же, тюрьма. Тюрьма для свободных людей.

– Ты какой-то милый, – сказал золотоискатель, с презрением глядя на

Захара. – Ухоженный какой-то, правильный. Ты откуда?

– Я с той стороны. Мне там стало скучно, и я ушел добровольно.

– А, это там, где окончательно тихо? – сказал золотоискатель. – К вам очень трудно попасть. Знаменитое место. Повезло тебе. А здесь ты что хотел увидеть?

Захар почувствовал, что его прорвет и он начнет выговариваться перед этим неприятным чужим человеком и наговорит много лишнего, а потом начнет нуждаться в том, кому наговорил, потому что мы зависим от тех, с кем были искренни.

– Поберегли бы вы свое добро, – сказал Захар, – а то ведь куда ушли!

Золотоискатель спохватился и побежал назад. По дороге он останавливался несколько раз, вероятно, припоминая, что мог забыть сказать Захару нечто самое главное, но потом передумывал и начинал бежать дальше.

Перед Захаром лежало озеро. Безукоризненно чистого небесного оттенка. Как оно возникло, Захар не понимал и, не задумываясь, сразу в чем был вошел в него и превратился в какой-то гриб на воде.

Так и стоял в шляпе, ботинках, костюме, с закрытыми глазами, и рыбы подплывали к нему, принюхиваясь, и, уворачиваясь, плыли дальше – сообщить новость другим рыбам.

– Боже мой, – сказал Захар, – да что ж это такое?!

Даже вода не доставляла ему сейчас счастья. Ее было так много, что, казалось, не избыть это озеро никогда, не переплыть, не обойти, стоять так и стать одной из примет этого необыкновенного озера, одной из нелепостей, портящих впечатление, попыткой изменить ландшафт ради разнообразия, в конце концов просто выставиться у всех на виду, чтобы раздражить.

– Ах ты, маленький негодяй, – сказал Захар, обращаясь к сыну. – Я тут ради тебя все хлопочу, хлопочу. Что ты опять задумал такое чудное, какому бесполезному и пустому делу жертвуешь ты своим отцом?

Бессмысленно прокричала в ответ птица, пролетающая над озером. Не прокричала даже, а как бы откашлялась, предполагая прокричать, и пронеслась дальше. Дождь забил по поверхности озера серебряными плашками, стало темнеть.

«Время жизни, время жизни, – подумал Захар, – когда же ты наконец закончишься?»

Грузовики появились позже, к закату. В них стояли люди, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не упасть, и спали. Они спали неудобно, держась за поручни, устроенные над кузовом, а головы их лежали на плече стоящего впереди или упирались в затылок. Грузовиков было много, они шли вереницей, Захар не успевал их сосчитать.

Грузовики ехали медленно по неровной дороге, и каждый раз, когда спотыкались, тех, что на грузовике, мотало, но никто не поднимал головы, никто не хотел просыпаться.

Захару было все равно, куда идти, и он поплелся за ними следом.

Иногда он гордился, что людей так много и он один из них, иногда сетовал, что никто не оглянется и не поможет ему взобраться на грузовик, иногда вспоминал, что он уже спал так когда-то, положив натруженные руки на плечи рядом спавшей женщины, повернувшейся к нему спиной. Это было тоже на грузовике, он помнил, только они лежали на брезенте, удобно, успокаиваясь после ласки, перешептываясь перед сном.

«Нелегко жить без любви, – подумал Захар. – Жаль, что я все оставил там».

Где это «там», он не знал, как и не знал, почему все в его жизни в последние годы проходило впопыхах, со всякими предосторожностями, с оглядкой, без малейшего наслаждения.

Нет, какое-то наслаждение, конечно, было, что-то вроде точки в конце бездарной строки.

Он шел в конце колонны, сняв шляпу, и какая-то звезда стояла над ним, упершись лучом в лысую голову, будто указывала для других пальцем – смотрите, какой идет, смотрите куда идет.

Он шел в свете звезды, поражаясь, как это, лишенное тайны место становится таким таинственным по вечерам.

Он не любил читать книг, да теперь это было и не надо, чем книги лучше этих прогулок в темноте по острову?

Сын, наверное, осудил бы его, как осуждал всегда за равнодушие к чтению, но что делать, если он не доверял чужим мыслям. Он только отвечал желанию тех, у кого бурчало в животе. Вон их сколько на грузовиках!

Что им доставляло большее удовольствие – просто спать или спать, прижавшись друг к другу, в этом Захар не мог разобраться. Его поразила согласованность, какая-то стадная договоренность между ними, видно было, что им не нужно готовиться к этому сну стоя, как не готовятся лошади, точно взобравшись по настилу, точно определив по запаху, в кого уткнуться.