Лютый - [2]

Прапорщик-контролер в народе вертухай, появился в проходе между шконками. Он не спеша рассмотрел присутствующих и, ехидно улыбаясь, обратился к смотрящему за лагерем:

— А, господа арестанты, в картишки режетесь или «герасима» по шлангам ширяете? Шаман, а почему у тебя урки на бараке курят, ты же тут вроде как смотрящий? И что тут делают лица блатной национальности из других отрядов? Что Чалому тут надо? В ШИЗО захотел или на БУР?

Шаман, услышав такие обвинения, стал громко втягивать носом воздух и, скривив физиономию, сказал:

— Слушай, начальник, ты в натуре гонишь. Ты же знаешь, у нас на бараке никто не курит, а в карты у нас не играют, это же не казино какое. Чалый на отвал пришел, Лютый ему матрац свой обещал или законом запрещено отчуждение личного имущества?

— Смотри, Шаман, мне порядок нужен, — сказал контролер, автоматически делая импровизированный обыск.

Он приподнимал подушки, заглядывал в тумбочки, стараясь обнаружить запрет или «баян» с дозой героина.

— Да что ты ищешь, что не видишь, Лютый поляну накрыл отвальную. Чифирка с нами лучше хапни? — спросил Шаман, предлагая прапорщику испить традиционного арестантского напитка.

— Ха, Лютый, тебя, что можно поздравить с окончанием срока? Все отсидел?

— А то…, - ответил Сергей, — восемь пасок, начальник, как с куста, от звонка до звонка срок принял.

— Ну, тогда и мои поздравления прими, — ответил контролер.

— Ты теперь человек вольный. Давай заканчивай чифирь сквозь зубы цедить и дуй в спецчасть, там тебя Антоныч уже ждет с волчьим билетом.

С дальних отрядов до вахты было метров двести. Сергей, испив напоследок крепкого чаю, шел по «центряку» на волю, словно на пружинах. В часы лагерной меланхолии, мысли о свободе посещали его за последние годы только в истосковавшемся воображении. Блатные-мужики протягивали свои руки через стальные прутья «локалок». Сергей, прощался, пожимая руку каждому из них, и каждому он желал скорейшего освобождения.

Холодный октябрьский ветерок неприятно дул с Севера. Судя по его направлению, сегодня к вечеру Туруханский район вступит во власть северных богов, и снег накроет землю толстым и холодным одеялом. Зима в эти края приходила рано. Но этот год был поистине каким-то аномальным. Сентябрь простоял такой теплый и сухой, что немногие старожилы в последние сто лет не помнили о подобных сюрпризах матушки-природы. Лютому казалось, что даже эта суровая северная природа радуется его освобождению и продлевает для него, свои погожие и теплые деньки.

До внутренней вахты зоны остались считанные метры. В это миг его сердце от предчувствия освобождения просто хотело вырваться из груди. Лютый восемь лет ждал этого дня. Дежурный помощник начальника караула колонии ДПНК встретил его, как и водится, ехидной улыбкой. За двадцать лет службы на зоне, майор по кличке «Булкотряс», настолько преуспел в уголовном красноречии, что даже матерые урки зубоскалить с ним не рисковали. Было известно всем, что словесное «соревнование» на фене могло стоить водворением в штрафной изолятор.

— Ну что, осужденный Лютый, на свободу с чистой совестью? — спросил он.

— Ну, бл…, началось, — сказал Сергей, видя, как «Булкотряс» приветствует его.

— Я, между прочим, с сегодняшнего дня Сергей Сергеевич Лютый, а не урка-лагерный!

— Ты, Лютый, пока еще урка. Вот когда я карточку твою из картотеки переложу в ячейку «Освобожденные», тогда и будешь Сергей Сергеевич. А пока, руки в гору, шмонать буду!

Майор присел перед Сергеем на корточки и его руки скользнули по робе. Майор знал, что Лютый вряд ли понесет за зону запрет, но должностные инструкции требовали их исполнения. Жирные пальцы майора «пупкаря» заскользили по телу. Чувство омерзения мгновенно заполнило душу Сергея, вытесняя радость освобождения.

По зоне ходили слухи, что все годы службы в лагере Булкотряс, прозванный так зеками за его широкий зад, любит во время дежурства посещать хозяйскую сауну. Ни одному «петуху», залетевшему в лагерь последним этапом, не суждено было миновать майора. Тот обожал на правах «первой ночи» порадовать себя свежатиной, издеваясь таким образом над блатными. Вот и сейчас, улыбаясь Сергею слащавой улыбкой активного педераста, он вызывал у бывшего десантника лишь приступ отвращения.

— Знаешь, майор, я, между прочим, сочувствую тебе! — сказал Лютый. — Видишь, я отсидел и домой поехал. А ты, словно колхозный конь, всю свою жизнь за всю зону будешь срок свой тянуть. Ты сам себя к пожизненному сроку приговорил и поэтому тебе не ждать амнистии, — сказал Сергей, плюнув сквозь металлическую решетку.

— Лютый, мать твою! — крикнул ДПНК вслед уходящему на свободу Сергею, — Ты знаешь, я удивляюсь, как же, сука, тюрьма меняет людей!? Ты до зоны ведь был боевым офицером. В разведке служил, если кум не врет. У тебя же достоинство и честь должны быть, а ты, как последний урка по «фене», словно Ростропович на контрабасе «шпилишь»! — сказал майор.

Лютый взглянул на него и, улыбнувшись, тихо ответил:

— С кем поведешься, начальник, с тем обязательно сядешь! Давай, открывай калитку, я на волю хочу. А Ростропович на виолончели играет, бляха медная, меломан ты гребаный! — сказал Сергей напоследок.