Лютый беспредел - [55]

Затруднения Вахтанга и путаница в его голове понятны. Фамилии обеих девушек начинались не просто на одну букву, а на «Кар» — Каретникова и Карасева. Пользуясь случаем, он поимел в подсобке и ту и другую. Обе были против этого и впоследствии старались избегать Вахтанга. Короче говоря, ошибка была закономерной.

Никто не проконтролировал парня, не указал ему на его ошибку. Бандиты записали названную фамилию и отправились ловить Олю Карасеву. Она, напуганная взрывом и последующим переполохом, не придумала ничего лучше, чем временно поселиться у своей подруги, соврав родителям, что едет в Польшу на заработки. Подруга, выслушав Олину историю, поделилась с родителями, а те, опасаясь обвинения в пособничестве террористам, стукнули в полицию. Работал там один осведомитель осетинской группировки, и Олю Карасеву, слегка помятую, доставили Караеву.

Не то чтобы он так уж горевал из-за безвременной кончины Рахмана, вовсе нет. В принципе, Караев был даже рад случаю, вознесшему его на криминальный трон. Теперь все денежные потоки текли через его руки и направлялись дальше куда надо. С другой стороны, Караев должен был понимать, что если он не примет меры и не покарает организаторов покушения, то его собственный век тоже будет очень недолог. Подозрения падали на Сильву и его спортсменов. Кто, как не они, первым нарушил перемирие? Караев был уверен, что схваченная официантка подложила взрывное устройство по заданию Сильвы. Можно было бы просто казнить ее лютой казнью, но ее показания были нелишними в том случае, если в междоусобицу не вмешается смотрящий и не устроит разборку для определения виновной стороны.

— Давайте ее сюда! — велел Караев. — Сейчас она мне все расскажет.

Олю Карасеву втолкнули в комнату. Бедняжка вся тряслась от страха и лепетала оправдания, которых никто не желал слушать. Не каждый способен выдерживать столь коварные, столь жестокие удары судьбы.

Какой-то час назад Оля пила кофе с подругой и рассуждала о том, какие парни лучше: сильные и грубые или нежные и ласковые. В дверь позвонили. Мать подруги открыла и со сладкой улыбкой позвала Ольгу в прихожую. Там ее подхватили под руки и, не дав одеться как следует, повели в машину. Всю дорогу, пока она сидела на заднем сиденье, зажатая между двумя осетинами, ее лапали и осыпали угрозами. Морально она была раздавлена еще до встречи с Караевым. Она чувствовала себя полным ничтожеством, с которой можно сделать что угодно, и никто не заступится, не выручит ее из беды.

Пока Оля работала официанткой в «Тереке», она успела хорошо усвоить, что осетины считают себя хозяевами жизни и ведут себя соответственно. Ее несколько раз немножко насиловали, и это считалось в порядке вещей. Оля давно бы поменяла место работы, но удерживала довольно высокая заработная плата и ощущение принадлежности к большой темной силе. Когда один знакомый имел неосторожность обидеть Олю, она пожаловалась охранникам Рахмана, и те заставили обидчика просить прощения на коленях. Тогда девушке это понравилась. Она даже предположить не могла, что однажды сама попадет в немилость к горячим кавказским парням.

Дом, в который ее привезли, был полон опасного народа. Во дворе и внутри толпилась куча мужчин, а Оля Карасева была девушкой, и она была одна. На ней была растянутая домашняя маечка и коротковатые пижамные штанишки с котятами. На голове у нее творилось черт-те что, кое как перехваченное пушистой резинкой. Хвостик этот на Олиной голове мелко трясся.

Очутившись в хорошо натопленной комнате с обшитыми деревом стенами, она от испуга никак не могла сообразить, кто из присутствующих главный и кого нужно молить о пощаде.

— Смотри сюда, — сказал Караев и постучал пальцем по своей переносице под сросшимися, красиво и гордо разлетевшимися бровями.

— Я ничего… — пролепетала Оля. — Это не то, что вы думаете… Меня там не было.

— Где тебя не было? — спросил Шуша. — Ты кому здесь по ушам ездишь, коза драная?

Оля узнала в нем осетина, который однажды заставил ее спустить трусы и повернуться к нему задом. Тогда он называл ее не козой, а зайкой и солнышком. Все изменилось. Ольга заломила пальцы и стала объяснять, что в день взрыва не обслуживала зал. Договорить она не успела.

— Заткнись, — сказал Караев. — Не надо ничего говорить. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай. Понятно?

— Да, — закивала Оля Карасева. — Да, да.

Караев не сразу приступил к допросу. Подняв руку на уровень плеча, он метнул дротик в яркую мишень, висящую на деревянной четырехугольной колонне.

— Сто! — объявил он. — В самую серединку.

— Что? — спросила Оля.

Она от страха плохо слышала и плохо соображала.

— Хрен в пальто, — сказал Енот. — Вопроса еще не было. Не разевай пасть раньше времени.

— Угу.

Оля плотно сжала губы и кивнула. Ее воля к сопротивлению была не просто сломлена. Она была раздавлена, уничтожена.

Всю свою жизнь Оля Карасева прожила в полной уверенности, что ее миленькое личико и нежный возраст дают ей какие-то привилегии. Случалось, конечно, что мужчины ее обижали и обращались с ней грубо, но в большинстве своем они были готовы терпеть Олины капризы и угождать ей в надежде на то, что она одарит их своими неумелыми девичьими ласками. Эта иллюзия разбилась вдребезги, как зеркало, сорвавшееся со стены в тот самый момент, когда Оля смотрелась в него. Не собрать было осколков и от другой привычной иллюзии. Оленька Карасева была с детства убеждена в том, что живет в правовом государстве, где закон так или иначе оберегает ее от посягательств на ее жизнь, честь и достоинство. Осетины очень быстро доказали девушке, что все это были приятные, но безосновательные заблуждения.