Лютая зима - [6]

- Наименее! Наименее обдуманная, - решительно выступил до того времени молчавший пятый прапорщик из пришедших, учитель истории до войны, Аксютин. Человек с виду некрепкого здоровья, он, однако, ревностно нес службу, и роту его Ковалевский считал одною из лучших в полку. Он умел говорить с солдатами; должно быть, ему помогала в этом его привычка говорить с учениками. У него были впалые щеки и очень морщинистый лоб, и густые брови ездили по этому лбу, "то взлетая, то ныряя", как острили другие прапорщики. И шея у него была худая, длинная и с кадыком.

- Нет, здорово все было обдумано, особенно у германцев, - согласился с Дородновым Яблочкин.

- Скверно! Если даже посмотреть с их точки зрения, очень легкомысленно отнеслись! Свысока. С кондачка. Слишком много поставили на карту. А прежде всего Вильгельм свои династические интересы под очень сильный удар поставил. И ведь чем же пугали немцы все время русских царей, начиная с Екатерины, которой пришлось и Пугачевский бунт усмирять и Великой французской революции ужасаться? Только этим: революцией. Война, дескать, на Ближнем Востоке - это такая беременная особа, которая непременно родит милое бебе - революцию. Опасайтесь! Не лезьте к святой Софии и проливам, а то тут вам и будет крышка. Меттерних убедил же Александра Первого не поддерживать греков против турок! А Николай Первый в тридцать втором году даже флот послал в Константинополь на защиту султана от египетского паши Мегмет-Али. На защиту идеи самодержавия от всяких там ре-во-лю-ционеров. А венгерская кампания при нем же! А вмешательство в дела Бельгии! И не он ли говорил: "Если Франция поставит революционную пьесу, я пошлю туда миллион зрителей в серых шинелях"? И из страха перед революцией послал бы. И страх перед революцией владеет после него всеми русскими царями, а нынешним в сильнейшей степени. И я склонен думать, что если наш царь ввязался в эту войну, то тоже со страха перед идущей революцией: ведь летом прошлого года были сильные волнения. Вот этого-то страха и недоучли Вильгельм и Франц-Иосиф, - не сообразили, что можно кинуться от страха из огня в полымя. А у нас все эти Сухомлиновы, если даже вообразить, что они невинны, аки агнцы, недоучли, что война затянется на несколько лет, а не месяцев. Словом, обдумано было с обеих сторон очень плохо.

- А карты уж были розданы, и надо было сесть и играть, - поддержал Аксютина Кавтарадзе. - Ффа! Не то же ли самое я говорю? История не ошибается. А люди... люди, конечно, никогда и ни черта предусмотреть как следует не могут, поэтому... получается такой ералаш, что нас вот всех ухлопают, как мух, а мы даже и знать не будем: за что же это нас, а?

- Ага! - торжествующе протянул в его сторону палец Аксютин. - Вот так же, как вы не знаете, так же точно и цари, которых уже ухлопывают сейчас понемногу, ухло-опывают и вот-вот ухлопнут, - так же точно и они не знают. Но еще меньше, разумеется, знают об этом солдаты наших рот, которых мы же поведем на убой.

- Господа! - решительно ударила толстой рукой по столу Анна Ивановна. К черту идите с этой кладбищенской философией в конце концов! Чему она поможет, хотела бы я знать? Разве вы не знаете, откуда и как война? Она стихийное бедствие. Значит, надо идти затыкать собою всякие там бреши, и все. А вот зачем немцы ограбили в Вильне икону польскую, якобы чудотворную, Острабрамской божьей матери и к себе в Берлин повезли, этого я уж совсем не понимаю. Прочитала я это в газете и хохотала до упаду.

- Что же тут смешного? - удивился Аксютин. - Вы думаете, что на этой иконе не было ни золота, ни бриллиантов? Наконец, в Германии тоже ведь сколько угодно католиков. Не беспокойтесь, икона эта будет и там приносить кое-кому солидный доход. Как же было ее не вывезти к себе... вместе с зубрами из Беловежской пущи? Ведь Германия должна быть превыше всего?

- Скажите, а о зубрах наших вы не жалеете? - вдруг тяжело глянул на него Хрящев.

- Признаться, на что мне они? Мне было ни тепло, ни холодно оттого, что они где-то там бродят по Беловежской пуще... Буду я жалеть о каких-то там зубрах, - усмехнулся Аксютин. - Для чего они там береглись? Для царской охоты?

- Нет у нас патриотизма! Ни у кого из нас нет ни малейшего патриотизма, а воюем мы с величайшими патриотами, - горестно сказал Хрящев. - Я от кого-то слышал такой факт: три солдата немецких, простые рядовые, отрезаны были от своих и залегли в воронке. Залегли и стреляют по нашим, и все трое оказались меткие стрелки, целый день стреляли, пока патроны были, и человек двадцать наших убили, пока их, наконец, не окружили и не кинулись на них в штыки. Так воевать могут только те, которые...

- Страдают манией величия, - подсказал Яблочкин.

- А почему мания величия? Откуда она взялась у немцев? И почему ее нет у нас? Вот в этом-то и весь вопрос! Нет у нас почвы для патриотизма, а для народной гордости тем более! Как может победить такое государство? Как может победить государство, в котором полтораста народностей? Ассирия когда-то представляла такой потоп народностей, отчего и погибла; погибнет и Россия.