Люсипаф - [16]

Он уже с утра пребывал в состоянии любви и всепрощения ко всему миру. В очереди, где он очутился, чтобы купить молочка на разговление, его так обругали, что другой плюнул бы, крикнул: «Да ебись ты колом!» и убежал. Нет. Пафнутий стоял, и, переминаясь с ноги на ногу, перепуская через себя железную брань хозяек, чувствовал, что любит их божественные яркие субстанции. Попадись ему сейчас хоть сам Сатана, Пафнутий скрепился бы и произнес:

— Я люблю тебя! Сатана сразу бы раскаялся и бросился бы на грудь Пафнутию, обливаясь горючими слезами. «Потому что любовь всемогуща!» — чувствовал Пафнутий.

Они подошли к церкви. На паперти сидел юродивый и, задрав вверх голову, просил у Бога копеечку. Пафнутий с сострадательной миной уже полез в карман, как калека вскочил и начал размахивать костылем перед его лицом. Он не просто размахивал, а еще и кричал, что на Пафнутии весь легион бесов, тех самых, что в свином стаде сидят, и что храм Божий не морская бездна, чтоб сюда с откоса…

Пафнутий, сначала улыбаясь, отошел, а потом, печально глядя на юродивого, говорил тихо, будто про себя. Но Лопоухий слышал:

— Эк, брат, как тебя нечистый в оборот принял. На благочестивых прихожан, любимый, такую скверну несешь. И как Господь попускает?!

Своими совершенными звукоуловителями Лопоухий слышал одновременно и другое. Естественно, что на такой шум сбежались с окрестных скамеек вертящие клубками старушки. Они еле слышно, крестясь, шептали:

— Сережа зря кричать не станет. Он от Бога помазан храм Божий охранять от нечестивых. Вон, на Страстной такого черта из-за Николая Чудотворца вытащил — все свечи разом потухли, а смердело…

Пафнутий между тем не знал, что делать. Юродивый не унимался:

— Мать Богородицу, заступницу нашу призываю на брань с тобой, сарацин!

Бабки неистово крестились, забыв про свои клубки, которые катались сейчас вольно по песку и играли разноцветные свадьбы.

— Он, что, белены объелся?! — испуганно посмотрел на Пафнутия Лопоухий.

— Да нет, — отвечал тот, разворачиваясь. — Его Лукавый попутал. Он сам не виноват, я его даже люблю.

Лопоухий недоверчиво оглянулся на Сережу. — А бабки? — Они тоже хорошие. Все, как одна, богомольные! «Эти особенно!» — оглядывался на серо-коричневую свору старух Лопоухий. Он слышал, как они, вконец осмелев и приняв сторону юродивого, покрикивали:

— Молодец Сережа! Ишь, басурманы, накануне Светлого праздника храм поганить!

Сережа под одобрительный бабий гул ходил по паперти гоголем и широко крестился. Он даже забыл о деньгах, и просто кланялся полезшим под гул колоколов в церковь старушкам.

— Пойдем в другую, Владик! Что на этой свет клином сошелся? — внес предложение Лопоухий.

— Нет. Это уже Бог против, чтоб мы сегодня под сень его храма вступили. Сейчас домой и на колени! Так, что давай!

— Ну, давай! — ударили они по рукам, и Лопоухий, набив трубку, с удовольствием запыхтел на ходу.

* * *

— Я автобиографию Нерона пишу… — грязно выругался в адрес своего героя Фефела. — Трудно! — О-го! — поднял еще повыше сломленную ногу Маргинальный Морг. — А причем тут его матушка? — Так а кто же причем? У него в квадрате все три шестерки и уместились! — Где уместились?! — В квадрате. Мамина одна, папина, соответственно, и третья, может быть и от собаки. От собаки? — дрожа, хватался за мысль Фефелы Маргинальный Морг. — А что за квадрат? — Да, элементарный квадрат. Раз, два, три, четыре и до девяти. Ты когда родился? — А что? — замер Маргинальный Морг.

Квадрат свой хочешь посмотреть? — нетерпеливо привстал Фефела. — Да! откровенно выдохнул Маргинальный Морг. — Ну, вот мне и нужна твоя дата рождения! — А, — Маргинальный Морг назвал. — Ну, вот, — уверенными движениями чертил Фефела схемку. — Теперь считаем. — Deutshe Soldaten… — мычал он еле слышно. — Deutshe Offiziеren! Маргинальный Морг, не разобрав слов и не уловив мелодии, попытался подтянуть, но Фефела, оставив арифметику, как-то пристально взглянул на Маргинального Морга и припечатал его к лежаку.

— Ну, обычная ситуация, — выносил он приговор. — Чуть ли не каждой твари по паре. Я так и думал.

— Почему? — Ну, так, — ушел дипломатично от ответа предсказатель. — А посмотреть можно? — не веря в такую кондовую ординарность своей натуры, сунулся Маргинальный Морг.

— Пожалуйста, — пьяно протянул листок Фефела. Маргинальный Морг погрузился в арифметику и секунд через десять вынырнул из ее глубин: — Так здесь ошибка… — Где?

Десять да восемь, сколько будет? Восемнадцать? — Ну?! — А тут двадцать два стоит. Вот. Тогда картина иная. Да и число у меня не десятое, а девятое. По Гринвичу?

— Ну, да, по Гринвичу! — набирал паритета Фефела. — Тогда, действительно интереснее.

— А-а, — приподнял больную ногу Маргинальный Морг.

— Правда, безрадостно, — щелкнул пальцами Фефела. — Еще четыре раза кармироваться придется. Усиленная судьба на восьмерках.

— Ну и что? — Ну, и карма, — заявил безапелляционно Фефела. — Так что… Может быть Чайковского? — сделал паузу он. — А то в горле что-то…

— А, конечно, поставь воду. Я-то… — и Маргинальный Морг чуть ли не покачал больной ногой.

Фефела вышел на кухню. За окном смеркалось. Звездочки вспыхивали в успокаивающемся небе и совершенно отчетливо складывались в собачью голову.