Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества - [109]

В детстве я часто развлекалась тем, что рисовала карикатуры, и однажды, когда он [Кэрролл] писал письма, я принялась делать с него набросок на обороте конверта. Сейчас уж не помню, как выглядел рисунок, — наверняка это был гадкий шарж, — но внезапно он обернулся и увидел, чем я занимаюсь. Он вскочил с места и ужасно покраснел, чем очень меня испугал. Потом схватил мой злосчастный набросок и, разорвав его в клочья, молча швырнул в огонь. <…> Мне было тогда не более десяти-одиннадцати лет, но и теперь этот эпизод стоит у меня перед глазами, как будто все это было вчера…[278]

Итак, по утверждению Изы, в момент описанной размолвки ей „не более десяти-одиннадцати лет“… Однако на деле ей гораздо („О, гораздо!“ сказала Королева…) больше. „Примечательно, — ядовито замечает по этому поводу Кэролайн Лич, — что Изе уже исполнилось тринадцать, когда она познакомилась с Доджсоном. К тому времени, как он оплачивал ее уроки актерского мастерства и возил ее на каникулы, ей было лет четырнадцать-шестнадцать, в последний раз она гостила у него в Истбурне в двадцатилетнем возрасте“.

Гипноз коллективно созданного образа так велик, что уже другая „юная подружка“ Кэрролла, Рут Гэмлен, в мемуарах, написанных в семидесятилетнем возрасте, отчетливо вспоминает, как в 1892 году родители пригласили на обед Кэрролла с гостившей у него в то время Изой — Иза описана как „застенчивый ребенок лет двенадцати“. „Прелестно и убедительно, — комментирует этот пассаж Кэролайн Лич, — однако в 1892 году Изе уже исполнилось восемнадцать…“

В случае Изы Боумен речь, конечно, не идет о случайной ошибке. Ее мемуары пестрят навязчивыми напоминаниями о том, что Кэрролл был „величайшим другом детей“ — это определение повторяется не однажды.

«Я думаю, что сделала все, что было в моих силах, чтобы показать самую светлую сторону его натуры — Льюиса Кэрролла как друга детей. <…> Я надеюсь, что мой скромный вклад поможет сохранить память о величайшем друге детей…» — пишет Иза, прекрасно зная, что большая часть описанных эпизодов относится отнюдь не к ее детскому возрасту. Объяснить такую настойчивость несложно. Одно дело рисовать идиллические картинки вечеров у камина, долгих прогулок рука об руку, поездок к морю, когда речь идет о „маленькой девочке и ученом-профессоре“. Другое дело бросать вызов обществу, повествуя об отношениях необычных, не укладывающихся в рамки общепринятого, — об отношениях с неординарным человеком, живущим по собственным, неординарным правилам. Правдивое изложение фактов, отмечает Кэролайн Лич, могло губительным образом отразиться на репутации Изы — к тому времени преуспевающей актрисы. Нетрудно представить себе выводы, к которым пришли бы добродетельные викторианцы, узнав, что немолодой профессор оплачивал уроки музыки, визиты к дантисту и другие расходы молодой актрисы, отнюдь уже не ребенка. Между тем, Иза не была исключением в жизни Кэрролла — ни в качестве „child-friend“, ни в качестве заботливо опекаемой подопечной. Кэрролл много общался с детьми актеров[279] и много помогал им. Широко известна многолетняя дружба Кэрролла с актерским семейством Тэрри — и с самой знаменитой из них, Эллен Тэрри, на чьи спектакли он неизменно водил своих приятельниц.

Едва ли не каждая из „child-friends“ Кэрролла, чьи мемуары собраны в вышедшей в 1989 году книге „Льюис Кэрролл: интервью и воспоминания“, отмечает, что она была исключением из правил, поскольку ее дружба с Кэрроллом не прервалась с окончанием детства, а продолжилась в более зрелые годы. Читая одно за другим эти утверждения, начинаешь недоумевать, что же это за правило, из которого так много исключений? Гертруда Аткинсон, например, пишет об этом так: „Многие утверждают, что он любил детей, только пока они оставались детьми, и терял к ним интерес, когда они вырастали. Мой опыт был иного рода: мы оставались друзьями всегда. Я думаю, иногда возникали недоразумения оттого, что многим выросшим девочкам не нравится, когда с ними обращаются так, будто им все еще десять лет. Лично мне эта его привычка всегда казалась очень милой“.

Иные „child-friends“ подружились со знаменитым сказочником, будучи уже вполне взрослыми людьми. Таково было знакомство Кэрролла с художницей Гертрудой Томсон. Внимание Кэрролла привлекла серия ее рисунков под названием „Страна фей“, завязалась переписка, за которой последовало личное знакомство; Гертруде Томсон было в это время 28 лет. Впервые Г. Томсон и Льюис Кэрролл встретились в Саут-Кенсингтонском музее — они легко узнали друг друга в толпе несмотря на то, что никогда не виделись прежде.

Увидев его стройную фигуру и чисто выбритое, тонкое и выразительное лицо, я про себя сказала: „Вот Льюис Кэрролл“, — вспоминает Гертруда Томсон. — Кэрролл, который пришел на встречу в сопровождении двух девочек, посовещавшись со своими спутницами, решительно подошел к художнице.

— Как вы догадались, что это я?

— Моя маленькая приятельница нашла вас. Я сказал ей, что должен встретиться с молодой леди, которая знает фей, и она тут же указала мне на вас. Но я узнал вас еще раньше…

Гертруда Томсон вспоминает и другой эпизод, недвусмысленно демонстрирующий настороженное отношение общества к дружбам такого рода: