Льюис Кэрролл - [146]

«На вопрос „Как?“ я в известном смысле ответил в стихотворении, предпосланном „Алисе в Стране чудес“… А „Почему?“ нельзя, да и не нужно, выражать словами. Те, для кого душа ребенка — тайна за семью печатями, кто не видит в улыбке ребенка ничего божественного, стали бы напрасно вникать в эти слова; меж тем как тому, кто когда-либо любил реального ребенка, слова не нужны. Ему знаком тот трепет, который охватывает всякого человека, оказавшегося в присутствии души, только что вышедшей из рук ГОСПОДА, души, не омраченной тенью греха, которая несет лишь отдаленный и едва заметный окоем печали».

Льюис Кэрролл, викторианский последователь автора «Песен невинности», поклонник старых и новых романтиков, видит в улыбке ребенка ту чистую, всеобъемлющую и бескорыстную любовь, которая присуща только детям. Впрочем, пишет он, тот, кто «сумеет вложить все свои силы в некий замысел, не думая об ином вознаграждении, кроме тихих слов благодарности и воздушного поцелуя, посланного ему чистыми устами детей, возможно, слегка приблизится к ним». Кэрролл, регулярно посылавший свои книги в детские больницы и приюты (речь, конечно, идет о детях неимущих), делал это, по его собственным словам, «всегда с радостью». Он цитирует письмо одной из дам-патронесс такой больницы, которая рассказывает ему, как дети слушают присланные им сказки (к тому времени вышла уже и «Алиса в Зазеркалье») и молятся за него, и обещает написать обреченной девочке Минни, которая мечтает получить от него письмо — только пусть оно будет адресовано не «Каждому ребенку, который любит Алису» (такие письма Кэрролл посылал на Пасху), а лично ей. Современному читателю всё это, верно, покажется слишком сентиментальным (нас долго и жестко отучали от сочувствия другим), однако такое выражение чувств было присуще викторианцам, и Кэрролл, обладатель глубокой веры и доброй души, несомненно, писал это от всего сердца.

На последней странице книги был помещен постскриптум:

«Деньги, полученные от продажи этой книги (если случатся таковые), будут направлены в Детские больницы и Приюты для больных детей; счета по 30 июня каждого года будут печататься в Сент-Джеймс газетт во второй вторник последующего декабря».

Возвращаясь к основной мысли послесловия, Кэрролл добавляет:

В «Гайавате» Лонгфелло та же мысль прекрасно выражена мальчиком в его обращении к тем, кто верит,

Что беспомощные руки,

Шаря ощупью, во мраке,

Руку Божию находят.

Итак, по выходе книги Кэрролл послал миссис Харгривс обещанный экземпляр с дарственной надписью. Однако на этом история рукописи не заканчивается.

Прошли годы. Кэрролла давно уже не было в живых; Алиса Харгривс, вырастившая троих сыновей, лишилась во время Первой мировой войны двух старших (первый был убит в 1917 году, второй — в 1918-м) и овдовела. В 1928 году она решила выставить уникальную рукопись на продажу. 3 апреля на аукционе «Сотбис» рукопись купил за 15 400 долларов известный американский библиофил и коллекционер редких книг из Филадельфии доктор А. С. У. Розенбах. Спустя полгода он продал ее Э. Р. Джонсону из Мурстауна, штат Нью-Джерси, за 30 тысяч.

В 1932 году англоговорящий мир широко отмечал столетний юбилей Льюиса Кэрролла. Ему посвятили статьи и книги такие видные писатели, как Гилберт Кит Честертон, Вирджиния Вулф, Алан Александр Милн, Уолтер де ла Мэр и др. Миссис Харгривс получила приглашение приехать в Нью-Йорк, где при большом стечении публики ей предстояло получить почетный диплом доктора литературы Колумбийского университета. Она отправилась в плавание в сопровождении младшего сына Кэрила. В Нью-Йорке ее приветствовали толпы встречающих, журналисты осаждали просьбами об интервью, ее чествовали как вдохновительницу бессмертной сказки, убедившую автора записать ее.

В 1946 году рукопись была передана для продажи в одну из нью-йоркских галерей. Неожиданно выступил Лютер Харрис Эванс, директор Библиотеки Конгресса США. В начале года, лежа в больнице, он прочитал в «Нью-Йорк таймс» о предстоящей продаже и отметил, что на аукционе «Сотбис», где ранее была выставлена рукопись, Британский музей предлагал сумму в десять тысяч фунтов. «Это навело меня на мысль о том, — вспоминал Эванс, — что было бы хорошо, если бы группа американцев выкупила рукопись и преподнесла ее Британскому музею». Он обратился к Л. Розенвальду, одному из видных спонсоров Библиотеки Конгресса; тот обещал, что лично внесет солидную сумму и посоветует ряду друзей принять участие в сборе средств. «Затем, — пишет Эванс, — я позвонил доктору Розенбаху и поручил ему купить рукопись (я готов был предложить за нее до 100 000 долларов, которые я переведу ему со своего личного счета)».

Доктор Розенбах купил рукопись за 50 тысяч долларов. Эванс начал кампанию по сбору средств на приобретение «культурного сокровища английской нации» — и вскоре собрал почти всю сумму. Список тех, кто сделал пожертвования от ста долларов и выше, был послан в Британский музей, хотя поначалу его не собирались предавать гласности. «В 1948 году, — пишет Эванс, — я доставил рукопись в Британский музей и добрал впоследствии недостающие несколько тысяч долларов». За этим скупым сообщением стоит еще одна история.