Людвисар. Игры вельмож - [77]

Шрифт
Интервал

Впрочем, было бы неправильно говорить, что Альбрехт Ляский чувствовал себя в Остроге хозяином. Князь Константин был не из тех, кто так просто отдаст свой родовой замок. Каждый раз, когда его княжеская милость почитал Башню Каменную визитом, владелец считал за лучшее рассуждать про свои права где-нибудь в дальних покоях, сославшись на внезапный недуг, или срочно отбыть в Кривин или Корец для решения неотложных дел.

Челядь и смирившееся православное духовенство предательски приветствовали князя у въездных ворот, чтобы вместе отправиться на молитву в Богоявленскую церковь. После этого его проводили к замку, где уже была готова роскошная трапеза и место владельца за столом.

Всем в городе и замке князь мог распоряжаться как угодно. Всем, кроме, конечно, казны. Именно поэтому Христоф остался без ожидаемой награды. Однако это не слишком огорчало курьера. Во-первых, он знал, что его милость сдержит слово, а во-вторых, еще не решил, чего попросить.

Впрочем, для начала его разместили в роскошных покоях наверху, откуда виднелась красивая долина Горыни и несколько меньшей Вилии, что впадала в нее своими стремительными серебряными лентами. Внизу виднелся ров, за ним сразу простиралась городская улица, утопая в яблонях, что тяжело нависали над ней спелыми плодами.

Христоф оторвался от окна и осмотрел комнату. К его услугам ожидала немаленькая кровать, что неодолимо влекла належаться на ней всласть. Осторожно ступая между крохотными столиками, курьер приблизился к ней и осторожно лег с краю.

Морфей сразу забрал его в свои объятия, но как только за дверью послышались чьи-то шаги и голоса, посланник вскочил на ноги. Подойдя ближе, он напряг слух.

— …сюда, Ваше Величество, — донесся до него обрывок фразы.

— Сюда? — спросил мягкий, но раздраженный голос, — в прошлый раз я останавливался в других покоях, откуда было видно реку. Меня это успокаивало.

У курьера сжалось сердце. Очевидно, с другой стороны был не кто иной, как король Польши и великий князь литовский, Сигизмунд II.

— Ваше величество… э-э-э… если позволите… — запинаясь, молвили ему.

— Что? Там уже не принимают? — переспросил король.

— Нет, ваше величество, принимают, но…

Невидимый камердинер не сумел закончить мысль. Христоф представил, как тот неловко топчется, отчаянно жестикулируя. Сам он также оказался в довольно неловком положении, ведь речь шла, очевидно, про его комнату. В какой-то миг посланник решил, что лучше всего сейчас было б выйти и, низко склонившись перед монархом, объяснить, что именно он — та безмолвная причина, а потому просит прощения и готов немедленно перебраться в другое место. К счастью, его порыв остановил сам король.

— Может, покои заняты? — спросил Сигизмунд II.

— Да, ваше величество…

— Вы могли бы сразу мне про это сказать, — разгневался монарх, — разве я школяр, чтобы отгадывать ответ?.. В чем же дело? Я жду другое место. Или у пана Ляского не найдется комнаты для короля Польши?

— Вашей королевской милости будет удобно вот тут, — послышался виноватый голос распорядителя.

Он забрякал ключами и открыл соседние двери.

Король отдал некоторые приказы слугам и заговорил снова. В голосе монарха теперь слышалась какая-то скрытая въедливость:

— Кто же, позвольте спросить, поселился в моих покоях?

— Княжий сотник, ваше величество, — ответил камердинер, — он только что вернулся из-под Межирича.

— Вон как? — удивленно молвил король. — Я бы с радостью на него посмотрел. Не иначе, как быть ему полковником…

Больше Христоф не услышал голоса монарха, из чего сделал вывод, что тот отправился отдыхать.

На следующий день, утром, князь позвал курьера к себе. Его провели в небольшой зал, где, кроме князя, было всего несколько человек. Среди них посланник узнал Андрея Карбовника и лубенского великана Богдана Сусла.

Константин Острожский знаком приказал подойти.

— Будьте возле меня по правую руку, — сказал князь, когда тот приблизился. — Вы имеете тут свои интересы, поэтому наблюдайте и пользуйтесь увиденным и услышанным на свое усмотрение.

Христоф кивнул и встал на указанное место.

Через полчаса было сообщено, что его величество Сигизмунд Август хочет удостоить присутствием его княжескую милость. Острожский кивнул и поднялся на ноги. Дверь приоткрылась, впустив сперва королевскую свиту, а потом и самого короля.

Это был худощавый высокий мужчина, одетый без излишней роскоши. Острая борода как нельзя лучше дополняла удлиненное желтоватое лицо с глубоко посаженными блестящими глазами. Впрочем, неприятным это лицо не было. К тому же высокий лоб свидетельствовал, что его обладатель — человек образованный и может быть интересным собеседником.

Монарху предложили кресло, но тот отказался, сказав, что настроен на короткую аудиенцию. Острожский поклонился и стал ждать.

Король скупо промолвил привычные пожелания, быстро перейдя к делу.

— В первую очередь угнетает нас то, что на землях вашей княжеской милости царит разбой и насилие. Безусловно, вы знаете, какая судьба постигла коронный форт Деражню… Разбойники уничтожили его дотла. Многие убиты, а комендант ранен….

Тут курьер заметил молодого ротмистра со шрамом на лице. Матвей стоял мрачный и неподвижный, словно скала.


Рекомендуем почитать
Деды и прадеды

Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)


Испорченная кровь

Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.


На всю жизнь

Аннотация отсутствует Сборник рассказов о В.И. Ленине.


Апельсин потерянного солнца

Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.


Гамлет XVIII века

Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.


Северная столица

В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.


Фуэте на Бурсацком спуске

Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.


Преферанс на Москалевке

Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.


Короли Молдаванки

Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.


Смерть у стеклянной струи

…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.