Людвисар. Игры вельмож - [71]

— Нет, — возразил Христоф, — уже завтра, когда все закончится, про них забудут. Давай поступим с ними иначе.

— Говори, — молвил казак.

— Поставь их впереди во время атаки. Пусть Бог рассудит, жить им или умереть. Как выживут, то пусть идут себе на все четыре стороны, — предложил курьер.

— Как скажешь, — пожал плечами сотский, — в конце концов, кому нужны двое бродяг.

Разбудили мещан, приказав им копать. Те неторопливо приступили к делу, но работали быстро. Одних сменяли другие, тех — еще какие-то, работа не прекращалась. За три часа копатели уже оказались за городом. Карбовник приказал остановиться. Татары были уже совсем близко, очевидно, понятия не имея про контрнаступление. Мещане втихаря вылезли наружу, уступив место воинам с длинными копьями.

— Да благословит Господь Христофа, — прошептал один, заливаясь потом от удушья, — нет горького, как прозябать в норе, еще хуже, чем в тюрьме.

— Да, — коротко ответил второй, оглядываясь назад, где факел невыносимо раскалял воздух.

— Если я сдохну, а ты нет, Орест, не смей присваивать мои деньги и самоцветы, — продолжил первый.

— Овва! Это же почему? — возмутился тот.

— Потому что ты их промотаешь на потаскух или пропьешь. Я тебя знаю, — пояснил наемник, — лучше пожертвуй какой-нибудь святой обители. Пусть помолятся за мою душу.

— Стервец ты, Казимир.

— Тихо, вы, болваны! — гаркнули сзади. — Вот-вот начнется…

И действительно, через четверть часа, когда сонливость разлилась, как отрава по телу, земля впереди обвалилась. Такие же закопченные татары от удивления разинули рты, но их мигом положили копьями. Остальные бросились бежать, но их не минула такая же судьба.

Казаки и ополченцы сыпанули на татарский лагерь стремительно из-под земли, как с того света. Одновременно из города вырвалась волна всадников и, накрыв татарскую стражу, бросилась на подмогу.

Но хотя атака защитников города была внезапной и молниеносной, бесстрашные сыновья палящей степи, которые спали, не снимая бехтереца (кольчуги) и бармицы (кольчужной сетки) и укрывались калканом (броней), мигом похватали оружие и вскочили на нерасседланных лошадей. Пока мелкая сошка погибала и разбегалась, этот крымский цвет татарского войска взялся за защиту.

Бой завязался яростный и ожесточенный, всполыхнув огнями и кровью. Солнце, видимо, долго считало, нужен ли этим людям рассвет, потому что и так было ясно, как днем. Наконец, оно робко выглянуло из-за горизонта, разлив вокруг красную краску, будто тоже израненное.

Из леса подошли вооруженные топорами и косами селяне. До сих пор они прятались с семьями и добром. Помощь оказалась хоть невелика, но своевременна. Степняки наконец сдались и понемногу начали отступать. Все окончательно решилось в полдень, когда защитники города бросились догонять нападавших, что распылялись впереди, как комки сухой земли. Так они пытались спастись, сбивая с толку преследователей, чтобы где-то далеко, в безопасном месте, снова соединиться и вернуться в орду.

Под вечер казаки, ополченцы и стрелки Христофа завернули обратно в город. Тут уже засыпали ненужный подкоп, считали убитых и раненых. Тех и тех было немало. В монастыре били колокола, созывая на молебен. Живые шли поблагодарить Бога и помолиться за души умерших.

Курьер пытливо оглядывался вокруг, выискивая взглядом двух наемников, однако их нигде не было видно. Как распорядился Господь, неизвестно.

На следующий день, отдохнув, Христоф собрал свою сотню и отправился в Острог. Вот-вот туда должен был прибыть монарх, чьей милости он добивался.

Глава IX

Вечером в кабаке Стецько Пиявки было людно и весело, как всегда. Музыканты, несколько зачуханные, проснувшись от сна едва час назад, бодро вышивали мазурку, потягивая в перерывах вишневку, чтобы под утро снова рухнуть кулем и проспать завтрашний день.

Между столами уже танцевали пузатые и костистые, мелкие и долговязые ополченцы из-под Высокого Замка, которые совсем недавно были мещанами, а теперь имели удобную возможность оставить детей и хату на жен.

На привычном своем месте сидели кумовье Омелько и пан Бень, болтая без умолку про нечисть, от чего та, видимо, заходилась икотой, не ведая, с какой стати.

И был тут еще один посетитель, немало удивляя остальных своим присутствием, хоть и держался поодаль от всех, в темном углу. Епископу Либеру не посчастливилось проникнуть в город до того, как стража закрыла врата. Но больше всего донимало то, что впервые на стражей не подействовали никакие угрозы. Будто им было напрочь плевать на свою судьбу! Теперь, придумывая лютую месть, епископ сердито цедил из кружки вино и зыркал раздраженным котом на всех, кто осмеливался подойти к нему ближе, чем на два шага.

Вдруг трое мужчин ворвались в это пространство, а один из них даже нагло уселся напротив его преосвященства. Это был начальник городской стражи, достойный пан Ежи Даманский, который вместо приветствия только облегченно молвил:

— О, Йезус Мария, сел наконец! Ног не чую… О-о-ох!

Лишенные такого права, двое цепаков молча торчали за его спиной.

Наконец пан Ежи, казалось, нашел, кому излить душу:

— Пятки огнем печет, ваше преосвященство, и колени выкручивает. Может, к дождю? А может, староват я уже, чтобы целый день на своих двоих шастать…