Людвисар. Игры вельмож - [38]

Шрифт
Интервал

Двое искренне расхохотались.

— Извините, шановний пане, — поспешил добавить Казимир, — мы ничуть не сомневаемся в его весомости. Но поставьте себя на наше место. Да я могу поклясться, что на любой дороге от Ливонии до Волыни…

Чужак вдруг тронул рукой под полой плаща. В руках Казимира мгновенно блеснул острый кинжал, а его сосед, немного подавшись назад, инстинктивно тронул под сорочкой теплую кольчугу.

— Простите, я вас перебил, — спокойно молвил незнакомец.

— Пустяки, — так же ответил Казимир, — ведь вы и так поняли мою мысль.

Он все еще держал в руках свое оружие, направленное острием собеседнику в горло.

— Понял наилучшим образом… Хорошая вещь… Бьюсь об заклад — итальянской работы… — сказал тот.

— Да. Отобрал у такого же наемника под Оршей. Итальянца, — уточнил Казимир.

— А чем вы нас удивите? — иронично улыбаясь, спросил Орест. Затем вытащил из-за пояса и положил на стол тяжелый ландскнехтский меч.

— Панове… — показывая обиду, молил чужак.

— Только имейте в виду, — добавил Орест, — в случае чего мы разделаем вас, как свиную тушу, и сделаем это быстрее, чем мясники в Бродах.

Сказал он это так любезно, как будто речь шла на самом деле про большую услугу.

— Панове, — уже немного устало повторил незнакомец, — я вижу, суровая жизнь полностью отразилось на ваших манерах.

— Достаньте руку из-под плаща, — отрезал Казимир, все еще держа кинжал наготове.

— Как вам будет угодно, — с легким поклоном сказал чужак.

Шляхтич медленно подался предплечьем, а дальше осторожно вытащил руку со сложенным вчетверо грубым листом.

Казимир спрятал кинжал и насмешливо переглянулся с Орестом.

— Ну вот, — торжественно произнес незнакомец, — вот вам доказательство, к которому вы так стремились и за которое едва не отправили меня ad patres. Это документ, выданный его княжеской милостью…

Он развернул его на столе.

— Только одно обстоятельство, — добавил шляхтич, — написано на латыни… Смею подозревать, что не все вам будет понятно.

Казимир взял бумагу в руки. С минуту ее рассматривал, а потом внимательно изучил печать на веревке под текстом.

Скрипач наконец доконал свою мелодию и быстренько почапал к стойке. Орест готов был отдать что угодно, только бы он там окаменел или по крайней мере заснул, как те, для кого это место часто было родным домом. Кто приходил позже, просто сбрасывали спящих под стол и садились на их место. Такой круговорот продолжался, как правило, до самого утра, пока последнего пьянчугу уже было некому спихнуть.

Однако музыкант упрямо держался на ногах и, похоже, не собирался спать. Более того — выпив за стойкой хорошую кружку, снова двинулся на свое место с твердым намерением и дальше терзать уши присутствующих.

Орест, оглядевшись, вытащил из-под соседнего стула огромную обглоданную кость.

— Что ты хочешь сделать? — оторвался от бумаги Казимир.

— Сейчас поцелую того сукиного сына!

— Брось.

Орест с изрядным сожалением отбросил кость прочь, сглотнув при этом слюну.

Скрипач, шатаясь, как тополь в бурю, добрался наконец туда, куда направлялся.

— Так что? — нетерпеливо молвил незнакомец и уставился на Казимира, давая понять, что хотел бы получить документ обратно.

— Ладно, пане Сангушко, примите наши извинения, — сказал тот, возвращая бумагу, — поскольку все, что вы говорите, подтверждено волей князя Константина Острожского, то мы готовы продолжить нашу беседу.

Шляхтич не сдержал гримасы удивления, что на словах должно было означать: «Пся крев! Он знает латынь?»

В тот же миг раздался звук падения: сначала упал изнемогший скрипач, а потом охнула последней пьяной нотой скрипка.

— Как по мне, то обсудим почти все, — подытожил пан Сангушко. — То будет самое обычное собой приключение. Мелочь для таких смельчаков и храбрецов, как вы.

— Почти все, но не совсем, — отметил Казимир.

— Разумно, — кивнул шляхтич, — говорите про вознаграждение?

— И про вознаграждение также…

— Ладно.

Шляхтич впервые за все время разговора приветливо улыбнулся. Оресту даже захотелось внимательнее вглядеться в его лицо, чтобы запомнить лучше.

Ему, очевидно, не исполнилось еще и сорока, но на худом лице уже были резкие морщины, похожие на шрамы. Ко всему надо добавить крючковатый нос, тонкий рот, высокий лоб и хитрые проницательные глаза. Одежду он имел дорогую, но несколько потертую. С рук не снимал длинных перчаток, которые надевают на соколиную охоту.

Пан Сангушко поднялся и подошел к закопченному окну. Вглядевшись в темноту, он постучал в стекло согнутым пальцем. Потом вернулся назад и молча сел.

Через минуту внутрь зашли двое казаков и направились к столу. Мрачные здоровяки невольно нагоняли своим видом страх. Шляхтич предусмотрительно подал наемникам знак не волноваться.

Один из казачин достал затертую дорожную мошну. Ни слова не молвив, он подал ее грубой мускулистой рукой шляхтичу. Тот кивнул в ответ, и казаки, почтительно поклонившись, так же безмолвно вышли.

Пан Сангушко достал из мошны небольшой бархатный мешочек и положил его на стол перед наемниками.

— Имеете задаток, — сказал шляхтич, — тут два дуката. Достаточно для начала…

Он замолчал, иронично наблюдая, как наемники быстро и ловко поделили деньги. Оба, удовлетворенные, веселые, напрочь забыли про его существование.


Рекомендуем почитать
Деды и прадеды

Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)


Испорченная кровь

Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.


На всю жизнь

Аннотация отсутствует Сборник рассказов о В.И. Ленине.


Апельсин потерянного солнца

Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.


Гамлет XVIII века

Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.


Северная столица

В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.


Фуэте на Бурсацком спуске

Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.


Преферанс на Москалевке

Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.


Короли Молдаванки

Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.


Смерть у стеклянной струи

…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.