Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля) - [11]

 О, люди, жалкій родъ, достойный слезъ и смѣха,

 Жрецы минувшаго, поклонники успѣха!..

 Какъ часто мимо васъ проходитъ человѣкъ,

 Надъ кѣмъ ругается слѣпой и буйный вѣкъ,

 Но чей высокій ликъ въ грядущемъ поколѣньи

 Потомства возбудитъ восторгъ и умиленье.

Быть непонятымъ и непризнаннымъ – судьба генія и притомъ въ сущности такая судьба, на которую нѣтъ разумнаго основанія жаловаться, ибо для того-то и существуетъ геній, для того и шагаетъ онъ впередъ, чтобы быть впереди своего времени. Будучи геніемъ, онъ уже не принадлежитъ настоящему, а потому и было-бы странно, если-бы настоящее вполнѣ постигало его, стояло-бы съ нимъ al pari. Страданія, претерпѣваемыя человѣкомъ оригинальнымъ, за странность, оригинальность его мыслей и дѣйствій не пропадаютъ безплодно; онъ терпитъ не даромъ, такъ какъ черезъ него подготовляется общественное сознаніе для принятія и почитанія генія грядущаго дня; онъ прочищаетъ ему дорогу. Судьбу такого страннаго человѣка въ обществѣ, осмѣивающемъ и губящемъ его за такіе причины, которымъ оно въ скоромъ времени само будетъ рукоплескать, превосходно рисуетъ Сырокомля въ героѣ своей поэмы. Герой этотъ такъ задушенъ и сдавленъ мелочностью и предразсудками окружающей его среды, что онъ не можетъ даже возвыситься до геніальности, до значенія великаго человѣка; онъ просто на просто остается страннымъ, несуразнымъ человѣкомъ; но какъ велики и святы эти странно выражаемыя имъ мысли, какъ тепло и благоговѣйно впечатлѣніе, оставляемое всею его жизнью.

Въ Филиппѣ въ Коноплей мы встрѣчаемся уже не съ одними только одиноко стоящими сословными предразсудками магнатства и шляхетства, художественно воспроизведенными въ помянутой уже нами поэмѣ «Янъ Денборогъ»; но всѣ, вообще, предразсудки, выработанные неправильнымъ ходомъ цивилизаціи и укоренившіеся прочно вслѣдствіе неестественнаго хода народной жизни, являются здѣсь могучими дѣйствующими силами, составляютъ подкладку для жизненной борьбы, жизненной драмы, составляющей содержаніе нашей поэмы. И вотъ, въ столкновеніяхъ съ тираническою силою исторически сложившихся и упрочившихся предразсудковъ, мученически проходитъ и съ виду пропадаетъ даже безслѣдно вся жизнь бѣднаго героя нашего. Періодъ этихъ роковыхъ для него столкновеній начинается съ самой еще школьной скамьи, когда напр.

 Ксендзъ-профессоръ, излагая цѣлый часъ

 Объ изящномъ стилѣ въ рѣчи и подборѣ звонкихъ фразъ…

 Говорилъ, что нужно много предварительныхъ работъ,

 Чтобъ изящно выражаться, а не просто, какъ народъ;

……

 Что періодъ округленный – это самый первый знакъ,

 Что ораторъ не невѣжда – грубый хлопъ или простакъ.

……

 Пусть въ рѣчахъ, какъ можно чаще, попадаются у васъ

 Боги древнихъ римлянъ, грековъ, весь, Олимпъ и весь Парнасъ.

Это – встрѣча съ предразсудкомъ, историческимъ предразсудкомъ, который вѣчно зиждется на такъ или иначе выражающемся стремленіи отличаться отъ простака и грубаго хлопа, и предразсудкомъ, столь сильно укоренившимся, что, по художественно-вѣрному выраженію одного критика, французскія революціи, смѣнившія и казнившія королей; ломавшія и перекраивавшія весь государственный строй, оказывались безсильными передъ дѣленіемъ рѣчи на риторическіе пункты и всею остальною риторическою утварью. Вспомнимъ, что еще Беранже заслужилъ гнѣвъ академическихъ креселъ тѣмъ, что на вопросъ какого то академика: какъ почитаетъ онъ наиболѣе приличнымъ называть напр. море? – онъ отвѣчалъ: да просто на просто моремъ. И вотъ, съ такого-то рода предразсудкомъ пришлось, поплатившись спиною, встрѣтиться еще въ школѣ случайно чистому отъ всяческихъ предразсудковъ герою Сырокомли.

Такими же столкновеніями или, какъ выражается поэтъ, пассажами наполняется вся жизнь бѣднаго Филиппа изъ Коноплей, не рѣшающагося идти общею торною дорогой. Не просматривая всей его многострадальной жизни, мы ограничимся приведеніемъ одного только, почти послѣдняго съ нимъ пассажа, особенно дорого ему стоившаго. Дѣло заключается въ томъ, что герой нашъ какими-то случайностями оказывается избраннымъ въ депутаты на сеймъ, но тотчасъ-же проявляетъ природную свою странность и тотчасъ же принимаетъ страшное наказаніе. Совершается это слѣдующимъ образомъ:

 Въ благодарность за подобный неожиданный почетъ,

 Избирателямъ тогда же онъ пирушку задаетъ,

 И за чашей круговою онъ, растроганный до слезъ,

 Предъ собравшеюся шляхтой съ силой громкой произнесъ:

 «Vivat, vivat! братья шляхта! кровь могучей шляхты той,

 Что всегда была опорой для свободы золотой!» —

 "Ѵivat шляхта! кто то вскрикнулъ и второй, и третій разъ,

 Нѣтъ сословія и выше, и священнѣе у насъ!

 Лишь она всего достойна, всей свободы, всякихъ правъ!..»

Какъ ударомъ поражаютъ такія слова нашего Филиппа; задрожавъ отъ гнѣва, онъ возражаетъ увлекшемуся шляхтичу, что имъ позабывается еще цѣлое сословіе, которое, правда, не имѣетъ гербовъ и шпагъ, но, однако, нравственно вполнѣ равно шляхтѣ и должно быть приравнено ему по закону.

 Равенъ шляхтѣ?! Кто же это?!. я бы слышать очень радъ!

Здѣсь начинается перлъ всей демократической поэзіи Сырокомли.

 «Какъ-же кто?… конечно хлопы!» отвѣчаетъ депутатъ,

 Грознымъ голосомъ, сверкая вновь огнемъ потухшихъ глазъ,