Людовик XIV, или Комедия жизни - [145]

Она протянула королю письмо.

— Я позволю себе заметить, государь, — прибавил Лашез, — что ни маршальский жезл, ни всевозможные в мире отличия не спасут преступника от наказания. Если де Лорен совершит преступление, подходящее под обыкновенные гражданские и церковные законы, и при этом не будет задета честь королевской фамилии, то мы везде разыщем и накажем его!

Людовик пристально посмотрел на священника.

— Вы что-то имеете против него? Какой-нибудь новый, или, скорее, старый, прикрытый на время грех? Вероятно…

— Государь, пока де Лорен полезен вам и церкви, он невинен! Но придет время, он станет не нужен, и тогда-то вспомнятся ему все старые грехи!

Ментенон подала королю перо.

— Соблаговолите, ваше величество, подписать под этим письмом одно короткое решение: «Быть по сему». Мы пока вычеркнем из условий капитуляции звание маршала. По сдаче Нанси пошлем Лорена тайным агентом в Гейдельберг, а там посмотрим!

— Да, вы всегда были и будете нашим преданным, бескорыстным другом! — Король, смеясь, написал на письме шевалье де Лорена продиктованные ему слова.

В эту самую минуту в комнату почти вбежал встревоженный Филипп.

— Ваше величество требовали меня?

— Единственно для того, чтобы поздравить вас с предстоящим браком с принцессой Шарлоттой Пфальцской. Прочтите это письмо и благодарите мадам де Ментенон.

Нанси был сдан маршалу Креки. Лотарингия вполне покорена, следом за нею пали Эльзас и Франш-Конте. Танцмейстеры, фризеры, сельские учителя были везде шпионами Людовика XIV, а иезуиты, как застрельщики, еще до появления неприятеля наводняли предназначенную к завоеванию местность и заранее прославляли мудрое правление великого Людовика. Посольство де Лорена в Гейдельберге увенчалось полным успехом. Его красноречие, французское золото, близость войны, а главное — надежда усилиться благодаря родству с могущественными Бурбонами, заставили слабого и старого Карла Пфальцского согласиться на брак своей дочери с Филиппом Орлеанским. Он поступил в этом случае как пастух, жертвующий волку одного ягненка для безопасности целого стада. Устроив дело тут, шевалье отправился в Мюнстер, чтобы подвигнуть тамошнего епископа на союз с Англией, Францией и Швецией против Голландии, что понудило Генеральные штаты заключить договор с Испанией и Бранденбургом. К общему ужасу, император германский, прямой защитник всех мелких государств, не мог сделать ни шагу: не было у него ни денег, ни солдат. Венский министр Лобковиц и все тамошние иезуиты были щедро подкуплены. Бавария, прирейнские князья, увлеченные Фюрстенбергом, все были за Людовика. И всем этим политическим успехом французский король был обязан именно де Лорену. Пришлось поневоле забыть все прежние его проделки и милостиво призвать ко двору.

Принцесса Шарлотта Пфальцская отличалась полнейшим отсутствием красоты и женской грации, но зато обладала большим умом, говорила остро и колко и при случае умела отлично пользоваться этим преимуществом. Ее первое появление в Версале осталось надолго памятно французскому двору.

Король, привыкший видеть красавиц или по крайней мере грациозных французских женщин, не забывший еще и Анны Орлеанской, просто ужаснулся при виде супруги своего брата.

— Боже, как она безобразна! — невольно вырвалось у него.

— Государь, полно, — возразил Филипп. — Горький опыт убедил меня, что безобразие не вредит законным женам французов!

— И особенно тогда, — сухо добавила Шарлотта, — когда они французскому шоколаду предпочитают немецкое пиво!

— Вижу, что природа к вам милостива, принцесса, и вознаградила вас остроумием за недостаток физической красоты.

— Да, им можно в крайнем случае защищаться от тех, кто в женщинах видит только игрушку!

Его величество кивнул головой и повернулся спиной к новой герцогине, не умевшей и не хотевшей ценить его милостей.

Шарлотта редко показывалась при дворе, пренебрегала маркизой Монтеспан и, что еще хуже, ни малейшего внимания не обращала на Ментенон. Филипп не любил жену, но, к счастью, она принадлежала к тем спокойным, выносливым, сильным натурам, которые умеют находить опору в самих себе. Холодно и трезво смотрела Шарлотта в глаза жизни и поняла, что сама должна создать себе положение в свете.

Ее спокойная рассудительность, колкие и ядовитые отзывы приобрели ей не только уважение мужа и короля, но заставили серьезно беспокоиться Ментенон. Мало-помалу весь двор стал побаиваться ее злого языка, а это было чуть ли не единственным спасительным орудием в то время.

В марте тысяча шестьсот семьдесят второго года три старых друга сидели в маленьком домике на улице Ришелье, против театра Пале-Рояль: Мольер, богатый, всеми уважаемый писатель, эпикуреец Лашапель и семидесятилетний маршал Вивон, граф Пизани. У них шел оживленный разговор; но не о прошедшем, а о настоящем говорили они, удивляясь всему происходящему во Франции.

Да, поражали их настоящие порядки, но в их глазах они были не лучше, а несравненно хуже прежних. Семейная жизнь Мольера шла теперь ровнее, его Арманда была вполне удовлетворена славой и богатством мужа, что же касается разнообразных жизненных удовольствий, то поневоле она стала сдержанней. Со времен де Ментенон полиция строго наблюдала за общественной благопристойностью, цензура — за театром. В Версале блестящие празднества, мифологические маскарады сменились строгой набожностью, а легкомысленный тон парижан волей-неволей принял более серьезный оттенок. Да, времена были не те; большинство молодежи было в действующих войсках, и если кто и грешил, то грешил втихомолку. Мадлена Бежар, свекровь Мольера, умерла, а он привык к ее воркотне, как привыкают к старой болезни. Со времени ее смерти и ему, и всему дому чего-то недоставало. Все стало точно тише.