Людовик Возлюбленный - [3]

Прадедушка заговорил, обращаясь к нему, и все в зале слушали, с важным видом посматривая на мальчика.

– Мой милый мальчик, – начал прадедушка, и Людовик одарил его своей обезоруживающей улыбкой, той, которую мадам де Вантадур считала самой прелестной на свете. – Скоро ты станешь королем.

Дофин продолжал улыбаться. «Я буду носить корону, а смогу ли в ней кувыркаться? Надо будет попробовать».

– Величайшим королем в мире, – продолжал дедушка. – И ты не должен забывать о своих обязанностях перед Господом. Надеюсь, что ты не будешь поступать так, как поступал я. Избегай войн, мой мальчик. Будь в мире со своими соседями. В мире и согласии. Служи народу. Делай все возможное, чтобы облегчить его страдания. Прислушивайся к хорошим советникам…

Маленький Людовик смотрел своему дедушке в рот, продолжая улыбаться. Внезапно его внимание привлекли картины, изображавшие играющего на арфе Давида и Иоанна Крестителя. Он знал, кто они такие, потому что ему рассказывала мадам де Вантадур. Умел ли он играть на арфе? Он должен стать королем… величайшим государем мира, поэтому он мог бы играть на арфе, если захотел бы. Интересно, а Иоанн Креститель умел стоять на руках?

– Хочу поблагодарить вас, мадам, – говорил король, – за вашу заботу о ребенке. Умоляю, продолжайте и дальше заботиться о нем.

Мадам де Вантадур ответила срывающимся от волнения голосом, что для нее будет высочайшей радостью следовать приказанию короля.

– Мой мальчик, – обратился король к Людовику. – Ты должен любить мадам де Вантадур. Никогда не забывай, что она сделала для тебя.

Эти слова привлекли внимание мальчика. Это он мог понять. Он начал слезать со стула, собираясь взять мадам де Вантадур за руку и увести ее отсюда. Он устал от запаха этой комнаты, и ни Давид, ни Иоанн не могли удержать его.

– Мадам, – сказал король, – подведите ребенка. Глаза мои слабеют, и я плохо вижу его.

Когда мадам де Вантадур взяла его на руки, Людовик прошептал «нет», но мадам де Вантадур посадила его на кровать, не обратив на это никакого внимания. Он был так близко к старику, что мог видеть глубокие морщины и пот на его лице. Людовик представил, как он бежит прочь, прочь из Версаля, прочь от постели умирающего деда.

Старик обнял ребенка, и мальчику показалась, что он попал в объятия самой смерти. Ему стало душно от заполонившего все запаха, испугало это старое лицо, он хотел было закричать, чтобы его выпустили, но испугался. Он затаил дыхание. Мадам де Вантадур говорила, что все плохое быстро проходит. Все равно что принимать лекарства: выпей, и тебе дадут что-нибудь сладкое, чтобы перебить вкус.

– Господи, – сказал король. – Я предаю Тебе это дитя. Я молю Тебя быть к нему благосклонным. Пусть он прославит Тебя, став настоящим христианским королем и защитой Франции.

– Я не могу дышать, – прошептал дофин. – Ты мне не нравишься, прадедушка, ты слишком горяч, и твои руки обжигают меня.

Но тут началось самое худшее. Губы старика прижались к губам ребенка. Это и было самое плохое…

Дофин зарыдал:

– Матушка… Матушка…

Мадам де Вантадур стояла у ложа умирающего монарха, в чьей власти находилась ее жизнь, и была готова на все, лишь бы не причинили горе ее любимому ребенку.

Она схватила его на руки, и мальчик, обхватив ее за шею, зарылся лицом в волосы… Любимая, хорошо пахнущая матушка, единственный островок безопасности в этом страшном мире.

Герцогиня бросила на короля умоляющий взгляд.

– Мадам, – проговорил с трудом умирающий король. – Отведите дофина в его комнату.

Король медленно сел в постели. Весь двор восхищался тем, как он готовился к смерти.

Раскаиваясь в ошибках прошлого, великий монарх хотел, уходя в мир иной, оставить государство в полном порядке. Он понимал, что, хотя и прославил страну, приведя Францию к золотому веку, теперь страна погрязла в долгах, а население сократилось и обнищало. Это результат войн. Он слишком поздно понял, что даже победные войны приносят больше зла, чем славы. Старые налоги росли, были введены новые, например подушная подать. Когда он ездил по стране и восхищался выстроенными по его приказу чудесными зданиями, то видел в них не только великолепие своего архитектурного вкуса, но и расточительство, которое не должен был позволять, делая невыносимой долю страдающего долгие годы народа.

Он слишком поздно осознал свои ошибки и теперь изо всех сил старался исправить их. Франции нужен был правитель столь же сильный, как он во время расцвета правления. А что было у Франции? Мальчишка пяти лет.

Какая беда выпала на долю страны! Его сын умер от оспы. Сын великого дофина, герцог Бургундский, умер, как говорили, от разрыва сердца шестью днями позднее своей жены, скончавшейся от кори, – о сильной привязанности герцога к ней было известно каждому во Франции. Их старший сын, пятилетний герцог Бретани, умер в тот же год, оставив своего младшего брата дофином Франции. Словно какое-то страшное проклятие уничтожало правителей Франции!

Мальчишка пяти лет станет королем Франции! Но времени на сожаления нет, нужно действовать, и действовать быстро. Что же он мог? Дать совет своим министрам. Когда он был здоров, его слово было законом, но где гарантия, что таким оно останется и после его смерти?