Людмила Гурченко - [18]

А в 1965 году о ней вспомнил Владимир Венгеров, который первым почувствовал в ней драматический талант и уже снимал ее в серьезной роли в «Балтийском небе». И пригласил ее в свой новый фильм «Рабочий поселок». Для Людмилы Гурченко это было счастьем, восторгом — после тишины, пустых слабеньких комедий и редких эпизодов в приличных фильмах наконец-то серьезная роль в сильной драматической картине, где главного героя играет ее любимый партнер Олег Борисов!

Роль, хоть и небольшая, действительно была серьезной, сложной и по-своему даже страшной. Людмила Гурченко играла Марию — жену Леонида Плещеева, вернувшегося с войны слепым. Мария пытается восстановить дом из пепелища и также из пепелища поднять мужа, которого сознание собственной слабости и бессмысленности сделало алкоголиком, пропивающим все, включая продуктовые карточки жены и ребенка. Наконец, Мария не выдерживает и уезжает, бросая беспомощного, погибающего мужа.

Это была действительно сложная роль. Марию нужно было сыграть так, чтобы зритель понял, прочувствовал, что она не могла поступить иначе, что натура более слабая осталась бы и терпела, и гибла вместе с мужем, а Марии пусть и не хватило сил спасти Леонида, но она хотя бы попыталась спастись сама, вырваться из замкнутого круга, куда загнала ее жизнь.

Пожалуй, это одна из лучших ролей Людмилы Гурченко. Но как это ни печально, и эта роль, и сам фильм остались недооцененными, потому что слишком опередили свое время. На дворе стояли шестидесятые, когда на экранах были не краски, а полутона, и не артисты, а типажи. «Она обогнала время, и ей пришлось подождать, — говорил о Людмиле Гурченко режиссер Алексей Герман. — Мера ее драматизма и правдивости стала понятна, созвучна только сейчас». Лет на пять позже «Рабочий поселок» произвел бы фурор, а в 1965 году его всего лишь «заметили».

Кстати, на пробах к «Рабочему поселку» произошла забавная история, зная которую можно многое понять об удачах и неудачах Людмилы Гурченко, дано ней самой. Дело в том, что она знала, что ее точно возьмут, другой актрисы не будет, соревноваться не с кем, а пробы проводятся лишь потому, что их по правилам положено проводить. Поэтому и явилась она на киностудию в своем нормальном виде, не пытаясь что-то из себя изобразить. В малиновом костюме, в малиновой шляпке с бантиком и в черных ажурных чулках с розочками. Директор картины, как увидел ее, так чуть в обморок не упал и заявил режиссеру: «Володя! Через мой труп эта фифа будет сниматься в „Рабочем поселке“»!

Ну а Людмила Гурченко тем временем загримировалась, переоделась, прошлась по съемочной площадке, настраивая себя на роль, на образ, который надо будет показать в пробах. Представила себя Марией, уже почти сломленной жизнью и горем. Вот сейчас, еще один удар, и она не выдержит, бросит все, отречется от того, в чем вроде бы ее долг, и уйдет, оставив мужа-инвалида.

Надо ли говорить, что больше против ее участия в фильме директор не возражал.

Но вот чем и показательна эта история — увы, большинство людей судят по первому впечатлению и почему-то уверены, что даже самая лучшая актриса не сможет сыграть то, чем она не является.

«Карнавальная ночь» и «Девушка с гитарой» на долгие годы поставили на Людмиле Гурченко клеймо легковесной фифы. Вот и получилось, что самые сильные свои годы, наполненные энергией и желанием работать, она потратила на борьбу за жизнь и на маленькие роли в слабых фильмах. Но ее время все же пришло. Правда, в 1965 году до этого еще оставалось целых пять лет.

Глава 10

Людмила Гурченко не раз говорила, что самыми тяжелыми для нее были 1966–1970 годы. «Самая длинная дорога испытаний без работы в кино», — как назвала она сама это время. Но дело, конечно, было не только в том, что не было ролей. Их не было несколько лет до «Рабочего поселка», а она ведь не унывала. Но одно дело жить надеждами на будущее, когда тебе двадцать пять лет, и другое, когда тебе уже за тридцать, а у тебя по-прежнему ничего нет, кроме слабеющих надежд на это самое будущее. И дочери, которую надо кормить.

В эти трудные пять лет Людмила Гурченко с головой окунулась в эстраду. Правда, это только звучит красиво, а на самом деле под этим подразумевались бесконечные перелеты и переезды, маленькие клубы в глухих уголках страны и грязные номера провинциальных гостиниц. Но, пожалуй, именно эти годы сформировали ту Людмилу Гурченко, которую потом с такой страстью полюбили зрители в 70-80-е годы. Ту, которая могла так проникновенно, искренне и одновременно так восхитительно вульгарно кричать: «Девочки! Уберите свою мать! Ах ты, зараза. Людк! А Людк! Де-ре-вня!» Именно на сценах маленьких заштатных клубов родилась ее знаменитая эксцентрика, ее элегантное жеманство, которое до сих пор так любят пародировать. Там она искала и наконец нашла новый образ, с которым вскоре стала выходить на сцену не только в составе концертных бригад, но и одна, уже с легкостью удерживая внимание зала все два часа своего творческого вечера.

Именно на эстраде она оценила, как важно актеру быть ближе к его зрителям. Ведь артист театра встречается со зрителями каждый день, видит и чувствует их реакцию, тогда как киноартист лишь спустя долгое время после съемок может узнать, как восприняла его игру публика. Да и то из вторых рук и несколько искаженно. Теперь же, выступая в самых отдаленных уголках Советского Союза, она видела, как принимают ее, как принимают других артистов. И поражалась, насколько по-разному их оценивают в их собственном кинематографическом кругу и в кругу их зрителей. Нередко бывало так, что любимца режиссеров, которого студии буквально рвали на части, публика провожала несколькими вялыми хлопками. И вто же время какому-нибудь давно не снимающемуся артисту, по мнению критиков давно уже вышедшему в тираж, устраивала настоящие овации.