Люди, звери и зоологи (Записки на полях дневника) - [12]
Что удивляет в бобровых поселениях, так это то, что деревья, подгрызанные бобрами, почти всегда лежат к реке вершиной и очень редко встречаются деревья, упавшие в сторону или хлыстом от реки. Логично предположить, что просто бобр грызет все время со стороны реки, с подхода, так сказать. Но это не играет особенной роли, поскольку наклон у деревьев не обязательно в сторону русла. И никакой гарантии «рубка» только с одной стороны не дает. А ведь бобру нужна именно крона, ветви для еды, а не комель. Может быть, у них припасены отвесы и бобр прикидывает заранее: стоит или нет возиться со стволом, туда ли он упадет? Кстати, работают они ночами. Версия, что можно оценить ситуацию «на глазок», просто внимательно посмотрев вверх, тоже отпадает. Да и видит бобр неважно, близорукость одолела. Забавная животинка.
Во время работы на берегу бобр становится легкой добычей волков. Особенно зимой, когда он хоть и редко, но выходит на берег. Некоторые волки просто-таки специализируются на бобровых поселениях.
Там же, в Хоперском заповеднике, был такой случай с моим приятелем, юным натуралистом. Он переходил через запруду по бобровой плотине, а с того берега по плотине бобровой запруды двигался кабан. Здоровенный секач. И они неожиданно друг для друга встретились где-то посередине. Натуралист в сердцах воскликнул:
— Ах ты, свинья!
И метнув в кабана фотоаппарат, попал прямо по наглой свинской морде. Обиженно хрюкнув, свинья кинулась в воду и уплыла. Размеры плотины не позволяли сделать внезапный поворот на 180°. А юный натуралист, удивленный такой легкой победой, пошел в деревню, но уже без фотоаппарата.
Как-то мы проводили ночные учеты бобров. Засветло приходишь к намеченному озеру. На голову надеваешь накомарник, руки поливаешь диметилфталатом. Это все от комаров. Надо выбрать сухое место. Обычно это ствол, сваленный бобрами. Сменщик заворачивается с головой в спальный мешок. Темнеет, лес умолкает. Самый тихий час между закатом и полной темнотой, только комары зудят за сеткой накомарника.
...Начинает оживать озеро. Какие-то шлепанья по воде, всплески. Пролетела, свистя крыльями, утка и плюхнулась у берега. Кто-то большой испугался и шарахнулся в кустах. На просеке неподалеку «пролаял» самец косули. Поднимается луна, но интересно — на освещенных местах ни движения. А всяческое копошение происходит в тени деревьев, под пологом леса, в камышах.
Бобры уже вовсю трудятся. Слышно, как они ходят по плотине, что-то делают. Совсем рядом один или два грызут тополь. Подождем еще с полчаса... Теперь надо их напугать. Когда бобр замечает опасность (обычно слышит ее, зрение и обоняние у него слабое), он спешит нырнуть, а, ныряя, резко хлопает по воде хвостом-веслом. Звук гулко разносится по всему озеру. Это сигнал. Остальные бобры тоже бросают работу и ныряют. Имеющий уши да слышит. Может быть, сигнал получается несознательно, просто так нырять удобно? Но не только бобры, вся окрестная живность на какое-то время затихает.
Можно подремать, да и время подошло смениться. Напарник нехотя вылезает из теплого гнезда, хлопая глазами как филин. Под утро или чуть раньше он повторит опыт и тоже сосчитает число ударов по воде.
Примерно около пяти начинают каркать первые вороны Еще пятнадцать минут — запела зарянка, за ней крапивник. Шестой час. Озерные лягушки подают свой нежный голос. Какой уж тут сон? День начинается. Пора жить.
По чинкам Устюрта
Чего только не случается в дороге. Встречи и впечатления сменяют друг друга, как слайды в диапроекторе.
В той давней экспедиции машина нам выпала не новая. Можно прямо сказать — почтенного возраста был «ГАЗ-63», фамильярно именуемый родными и знакомыми «козел». У «козла» за плечами было два инфаркта в виде капитальных ремонтов и до «похорон» оставалось совсем немного — несколько тысяч километров.
А пока он бодро тарахтел, стуча колесами по долинам и по взгорьям. Иногда от «козла» что-нибудь отваливалось и оставалось печально лежать в дорожной пыли забытым трофеем. Что с воза упало... Очередная травма вызывала остановку на неопределенный период. Поэтому средняя крейсерская скорость передвижения была тридцать — сорок километров в час, а то и в день. При попутном ветре мы стремительно обгоняли даже одиноко стоящих верблюдов, чему те страшно удивлялись.
Вот подъем на чинк. Чинки — это громадные по высоте и протяженности обрывы, ограничивающие плато Устюрт, лежащее между Каспийским и Аральским морями. Особенно крутые и величественные чинки на юге Устюрта — это север Туркмении, на границе с Казахстаном и Каракалпакской АССР. Здесь они поднимаются на сотни метров. Но часто чинки выглядят скромнее, например вдоль побережья, где обрывы осыпались и подразвалились.
Устюрт — «славное и жизнерадостное» место. Представьте себе огромные пространства песка серого цвета, слегка искрящегося на солнце. Это оттого, что поверхность щедро усыпана кристаллами гипса — мелкими, крупными, всякими. Иногда встречаются унылые кустики солянок и каких-то колючек. Печет изо всех сил, ветра нет. Пыль, поднятая машиной полчаса назад, все еще реет над дорогой.
