Люди золота - [13]

– А мне никто не говорил про такое! – выкрикнул Инги. – Это же мой отец, а про такой подвиг мне никто не сказал!

– Не говорили, потому что ты б не обрадовался, всё узнав. И сейчас бы не подскакивал, если б ума хватило не перебивать старика, а послушать… Они с копьями были, а твой отец – всего лишь с мечом. Убили бы они его. Уже и сильно зацепили пару раз, когда прибежала Рауни – плохо ей бежалось, она уже тебя носила. Она сдула пыль с ладони, и те трое ослепли. А отец твой их зарубил.

– Это неправда! – крикнул Инги. – Не может быть!

– Может, сынок. Мне рассказал об этом твой дядя Хрольф. В этом самом доме, за тем же столом, где сейчас сидишь ты… Твой отец месяц после того болел, толком и не поправился. Рауни родила тебя – и умерла родами, как и мать её, Хийси. И забрала твоего отца с собой – так же, как Хийси забрала моего брата. Полгода не прошло, как сошёл он за ней в Туонелу. Вот и за тебя я боюсь, сынок.

Если в тебе кровь-то по-настоящему проснётся, ни тебе добра не будет, ни людям.

– А что плохого в том, чтобы много помнить и знать? – спросил Инги дерзко.

– Плохое в том, что не твои это знания, не тобой собранные, не твоей жизни это память. Это чужая чья-то душа приходит к тебе и отбирает твой рассудок и твою волю. Чего ж тут хорошего?

– Справится с этой волей чужой можно? Ну, чтоб память эту использовать, как свиток читают, и откладывать, когда не нужно?

– Если б мне знать. В моих жилах нет этой крови, я всего лишь смотрю со стороны. А из того, что я видел… лучше б человеку не знать такого. Свою жизнь надо прожить честно и с честью уйти к предкам. Мёртвым место среди мёртвых, а не в теле живых.

– Не верю я в лихо такое, дедушка. С чего бы? Не стану отказываться, что б моя кровь и род ни дали мне. Кровь предков не навредит – что это за родичи, если они своих предают?

– Помоги тебе боги, – сказал на это старик, вздохнув.

С того дня он начал обучать Инги. Показывать травы и объяснять их свойства, разъяснять, почему болеют люди и звери и как облегчать боль. Учил узнавать следы, различать свойства снега, читать в небе приметы скорой метели. Учил свойствам разных видов пищи и тому, как в дальнем походе не потратить зря съестное и не обессилеть. А главное, привёл его в кузню и показал ему таинство – рождение стали в багряно-жарком огне. Учился Инги легко, и в самом деле будто вспоминал, а не узнавал впервые. Охотно брался за всё, что бы ни поручал старик, но охотнее всего – за работу с железом. Нутром чувствовал, как живо, упруго стонет раскалённый брусок, когда молот выбивает из него шлак и уголь, как ложатся, сплетаясь, полосы, как шипит, остывая в снегу или в воде, калёное лезвие. Раньше смотрел на кузнецов с презрением да толикой суеверного ужаса. Чумазые, с загрубелыми руками, коротко стриженные, с подпаленными бровями и бородами – почти что смерды, день ото дня согнутые над тяжкой работой. А сейчас сам дневал и ночевал в кузне, даже поесть забывал. Тысячу раз делал и переделывал, проверял по оттенку сияния жар железа, обивал ноздреватую крицу, проковывал пластины. Неделями возился с глиной, месил и смешивал, чтобы, вылепив яйцо, спрятать в его серёдке мягкое железо, уложить в горн и, целыми днями не отходя от мехов, ровным жаром свершить великое чудо – из мягкой податливости сделать упругую, звонкую силу.

Так пролетела зима, и, едва сошёл снег, Инги в буйном нетерпении потащил старика искать руду. Колдун согласился без особой радости, но что поделать – железа такой чистоты и лезвий такой силы он в жизни не видывал. Уже на третьем месяце ученичества Инги выковал настоящий меч – валиту впору. Потому старик покорно поплёлся по болотам, показывая, где настоящая ржавь и можно искать комки руды, а где обманная грязь. А заодно – где трясина, а где обманчиво тряский, а на самом деле прочный и надёжный ковёр сплетшихся трав. Показывал, какая руда хороша – чёрная или жёлто-коричневая, а какая совсем никчемна и железо из неё выходит ломкое на морозе. Учил пробовать на вкус, отличать кислую, зряшную руду и по плотности судить – если камениста или глиниста, то годна, если рыхлая – нет.

И снова Инги чуть не опережал старика, а временами и сам определял места, где руде быть. Самое главное, вдруг потащил Вихти к нагорью. Тот противился, ворчал – уже и припас к концу подходит, и народ в те места захаживает самый что ни есть разбойный, лопари те же, да и из финских земель набегают, – а парень всё шёл, по камням стучал – и нашёл. Сам не понял как, но нашёл – потюкал топором по камням, и, гляди-ка – черно, а на изломе блестит. Точно руда, и какая!

Когда вернулись, чуть не ветром качало. Если б Вихти не углядел оленя, а Инги копьём его не выцедил, может, и не дошли б назад, так ослабели. Но олень попался хороший, успевший нагулять жирок. Поели и с собой взяли, нажарив мяса да залив жиром. А когда вернулись, встретили их дурные вести. Зимой Хрольф не приехал, как обещал. Инги не обратил внимания – мало ли дел торговых, да и сам спать ложился, только и думая, как назавтра снова к огню станет. Ну, зимой не приехал – может, летом явится, хотя летом в комариные места ему соваться не с руки. Однако вскоре вместо дядьки явился его побратим, тощий Торир, охромевший и со свежим шрамом через всё лицо.