Люди зимы - [10]

И, разумеется, это предсказание тоже сбылось.

Семь лет назад, потеряв трех младенцев еще в утробе и похоронив сына Чарли, который прожил всего два месяца, Сара произвела на свет Герти. Девочка родилась совсем крошечной, и Лусиус сказал, что она, скорее всего, не жилец.

К этому времени брат Мартина уже закончил учебу в университете и вернулся из Берлингтона дипломированным врачом. Поначалу он работал вместе со старым доктором Стюартом, но тот вскоре ушел на покой, и Лусиус остался единственным врачом в городе.

«Мне очень жаль, брат», – добавил он, закрывая свой медицинский саквояж, а потом положил руку на плечо Мартину.

Но Лусиус ошибся: умирать Герти не собиралась. Напротив, она с жадностью сосала материнскую грудь и набиралась сил буквально с каждым днем. Герти стала их «чудесным ребенком», и Сара буквально лучилась счастьем. По ночам девочка спала у нее на груди, а Сара смотрела на мужа взглядом, который яснее ясного говорил: «Вот теперь в мире действительно все в порядке!» Мартин испытывал те же чувства. Пожалуй, ни одно приключение, о которых он когда-то мечтал, не могло бы иметь более счастливого исхода.

Материнскую грудь Герти давно уже не сосала, однако ее привязанность к матери с годами только крепла. Они никогда не разлучались больше чем на несколько минут, всюду ходили вместе и все время переписывались своим секретным способом, выводя пальцем какие-то слова друг у друга на ладонях. Мартин, впрочем, был абсолютно уверен: слова были им не особенно нужны, потому что мать и дочь давно научились читать мысли друг друга. Бывало, сидя с ними за обеденным столом, он наблюдал, как они беседуют с помощью улыбок, смеха и легких кивков, и чувствовал, как внутри него разгорается что-то похожее на ревность. Тщетно он пытался разделить с женой и дочерью их секреты и маленькие шутки – смеялся Мартин всегда невпопад, и Герти смотрела на него снисходительно, словно это она была взрослой, а он – маленьким и глупым ребенком. Со временем Мартин смирился, поняв, что между Сарой и Герти существует особого рода связь, которая ему попросту недоступна, и что он никогда не сможет стать полноправным членом их союза. Его, впрочем, это почти не расстроило, поскольку он уже давно считал себя самым счастливым мужем и отцом на свете. Иметь в доме двух таких женщин было все равно что жить вместе с феями и русалками – сказочно прекрасными, но непостижимыми существами.

Иногда, однако, Мартин задумывался о том, что из-за череды выкидышей и смерти новорожденного сына Сара чрезмерно балует и опекает Герти. Это было понятно и естественно, и все же ему не слишком нравилось, когда жена не пускала дочь в школу только из-за того, что ей казалось, будто у Герти начинается насморк или поднимается температура. Порой же Мартин и вовсе начинал думать, что в глубине души Сара обвиняет его в смерти тех своих детей, которые так и не появились на свет. Каждый выкидыш действительно давался ей тяжело: Сара неделями не вставала с постели, постоянно плакала и почти ничего не ела, но Мартин всегда старался быть с ней рядом, чтобы жена видела: он разделяет ее горе.

Потом появился Чарльз. Он родился здоровым и крепким мальчиком с густыми темными кудряшками на голове и сморщенным личиком маленького, мудрого старичка. Ничто не предвещало беды, но однажды утром они нашли его в колыбельке бездыханным и уже остывшим.

Все дальнейшее Мартин до сих пор вспоминал как кошмар. Крепко прижав к себе тело сына, Сара не выпускала его из рук буквально ни на минуту. Прошел день, прошла ночь, снова наступило утро, но она по-прежнему баюкала на руках мертвое дитя. Когда же Мартин попытался забрать тело, Сара ответила, что Чарльз вовсе не умер.

«Я слышу, как он дышит, – сказала она убежденно. – Слышу, как бьется его маленькое сердечко».

И Мартин в страхе попятился от жены.

«Сара, пожалуйста…» – только и сказал он.

«Не подходи! – прорычала она. – Убирайся! Оставь нас в покое!» – С этими словами Сара еще крепче прижала мертвого ребенка к груди, а в ее глазах сверкнуло пламя безумия.

В конце концов Лусиусу пришлось дать ей сильное снотворное. И только когда Сара заснула, Мартин сумел вырвать мертвого сына из ее судорожно сжатых рук.

Именно после этого Мартину стало казаться, что и в череде выкидышей, и в смерти его первенца виновата земля, на которой они жили – сто двадцать акров, доставшихся Саре по наследству (если не считать ее старшей сестры Констанс, которая давно вышла замуж и уехала в Грэнитвиль, Сара была единственной прямой наследницей своего отца). Да, думал он, во всем виновата эта бесплодная, каменистая глина, на которой неохотно росли даже сорняки, а вода немногочисленных сбегавших с холма ручьев была солоноватой на вкус и припахивала серой даже весной, в пору таяния снега. Выжить здесь было нелегко – для этого требовалось немало сил, поэтому и смерть маленького Чарли, и три предыдущих выкидыша со временем перестали казаться ему чем-то из ряда вон выходящим и необъяснимым.

Сейчас, сжимая в руках ружье, Мартин двигался по следу лисицы на восток. Его путь лежал через заснеженное поле, по которому он ни за что бы не прошел, если бы не снегоступы, сплетенные им из ивовых прутьев и обшитые понизу оленьим камусом. Дыхание клубами вырывалось у него изо рта. Четкая лисья стежка поднималась на склон и вела через заброшенный сад, который много лет назад посадил еще дед Сары. За деревьями никто не ухаживал, и они дичали и болели. Немногочисленные груши и яблоки, которые они давали далеко не каждый сезон, были твердыми, червивыми, изуродованными гнилью и паршой.