Люди зимы - [12]

Услышав эти слова, Сара нахмурилась. Она не любила, когда муж задерживался в лесу после наступления темноты.

«Постарайся не слишком задерживаться, ладно?» – попросила она.

Но работа шла так хорошо, что Мартин увлекся и сам не заметил, как пали сумерки, как настал и закончился вечер. Он пилил и пилил, и хотя натруженные плечи и руки давно ныли, это была приятная боль. Наконец настал момент, когда в фургон нельзя было больше впихнуть и самое маленькое поленце. Только тогда Мартин отложил пилу, снова впряг лошадь в фургон и начал медленно спускаться по извилистой, каменистой тропе. К этому времени стало уже совсем темно, и он вел лошадь под уздцы, направляя фургон в обход канав, корней и валявшихся прямо на тропе камней. Они уже миновали Чертовы Пальцы, когда лошадь внезапно встала как вкопанная.

«Ну, давай, пошла!» – прикрикнул на нее Мартин и, потянув поводья, слегка подстегнул лошадь подобранной по пути хворостиной, но она только фыркнула и продолжала упираться. Беспокойно прядая ушами, лошадь уставилась в темноту впереди, словно почуяв на тропе зверя, и рука Мартина потянулась к рукоятке заткнутого за пояс топора.

«Но-о!» – Он сильнее потянул повод, но лошадь мотнула головой, захрапела и попятилась – и в тот же миг где-то впереди громко хрустнул во мраке сухой сучок.

«Ну-ну, не бойся! – проговорил Мартин и попытался успокоить испуганную лошадь, ласково похлопывая ее по шее. – Постой-ка здесь, а я пойду посмотрю, что там такое». И, выпустив поводья, он достал топор и шагнул вперед.

Он так и не узнал, что так напугало лошадь в ту ночь – зверь или, может быть, человек. Впоследствии, когда Лусиус расспрашивал его о подробностях, Мартин ответил, что ничего не видел. Быть может, предположил он, лошадь напугал резкий звук или запах какого-то хищного зверя.

«Вообще-то мне не очень верится, что твоя старая кобыла могла напугаться звука сломавшейся ветки, – покачал головой Лусиус. – Она ведь у тебя спокойная, как… как я не знаю что. Должно быть, она и в самом деле почуяла медведя или рысь. В противном случае она бы не испугалась неизвестно чего».

Мартин только кивнул. Он так и не признался ни брату, ни даже Саре, что́ он разглядел в темноте. Белесоватое пятно, похожее по цвету на брюшко совы, только намного больше. И оно двигалось. На его глазах оно сорвалось с нижних ветвей дерева и спикировало на тропу, издавая на лету чуть слышное шипение. Это пятно… оно чем-то напоминало очертания человеческой фигуры, вот только ни один человек не мог двигаться так быстро и проворно. И от него пахло – пахло чем-то вроде сгоревшего на сковородке сала или горелых тряпок.

Для лошади это было уже слишком. Тоненько, тревожно заржав, она сорвалась с места и ринулась вперед, увлекая за собой тяжелый фургон. Мартин услышал за спиной топот копыт и грохот колес, но страх, который он испытал при виде серого пятна, буквально парализовал его, поэтому отскочить с дороги он не успел. В последний момент Мартин все же рванулся в сторону, но опоздал. Прямо над ним сверкнули вылезшие из орбит глаза лошади, потом она толкнула его плечом, и он полетел на землю. Удар копытом пришелся в бедро, и Мартин услышал, как с хрустом сломалась кость. Еще через миг он с силой ударился виском о камень, но сознания не потерял и успел почувствовать, как колесо фургона наехало на его и без того пострадавшую ногу, раздробив лодыжку и ступню. Он буквально ощущал, как со скрежетом трутся друг о друга осколки костей. Боль была невероятной, но она существовала как бы отдельно, словно все это происходило не с ним. Потом в лесу снова хрустнул сучок, Мартин обернулся на звук и успел увидеть, как белесая фигура быстро отступает в лес и тает между деревьями.

Только после этого мир перед его глазами окончательно померк.

На половине спуска с холма фургон налетел на большой камень и развалился, а взмыленная лошадь приволокла к стойлам то, что от него осталось: дышло и переднюю ось. Даже окованные железом колеса – и те разлетелись вдребезги, усыпав склон обломками ободьев и спиц.

Как только Сара увидела, что осталось от фургона, она схватила фонарь и отправилась на поиски.

«Я была уверена, что найду только твое изуродованное тело, – призналась она ему много позднее. – Я… я едва заставила себя подняться по тропе – настолько мне не хотелось видеть то, что могла сделать с тобой взбесившаяся лошадь».

Но она нашла его живым, хотя и без сознания. Подобрав валявшийся рядом топор, Сара сумела смастерить из двух молодых деревьев и мужниной куртки что-то вроде волокуши. Взвалив на нее неподвижное тело, она потащила его вниз.

Лечение заняло несколько недель. Лусиус, как мог, вправил раздробленные кости и наложил лубки. Сара, стараясь ускорить выздоровление, прикладывала к больной ноге припарки и компрессы из целебных трав, но дело шло медленно. И все это время Мартин снова и снова спрашивал жену, как она, такая хрупкая и слабая, сумела в одиночку дотащить его с холма домой.

«Наверное, это Бог мне помог, – отвечала она. – Иначе я, конечно, не смогла бы этого сделать».

Сейчас Мартин продолжал быстро ковылять по следу лисицы. Где он находится и сколько времени прошло с тех пор, как он отправился в погоню, Мартин сказать не мог. По привычке он поднял голову, чтобы взглянуть на солнце, но небо было затянуто такими плотными облаками, что определить положение светила на небосводе было невозможно даже приблизительно. Похоже, он и в самом деле ухитрился заплутать, хотя леса вокруг фермы, где Мартин на протяжении многих лет охотился, рубил дрова или добывал сладкий кленовый сок, были ему хорошо знакомы. Увы, сейчас он не видел ни одного ориентира, который помог бы ему определить свое местоположение. Сбросившие листву деревья казались незнакомыми, а их скрюченные, узловатые стволы наводили на мысли о неведомых лесных тварях. В довершение всего снег повалил гуще, засыпав или изменив до неузнаваемости даже самые приметные камни. Лисьи следы на снегу были единственной реальностью – единственным, в чем он мог быть уверен, поэтому, когда они повернули назад к гребню холма, Мартин вздохнул с облегчением, хотя подниматься в гору было еще труднее, чем спускаться. Он устал, проголодался и продрог, нога болела, а во рту пересохло. Несколько раз Мартин наклонялся, чтобы зачерпнуть пригоршню снега и отправить ее в рот, но талая вода почти не утоляла жажду.